архангел
из болтов и гаек
мне нежно гаркнет: «Вы архаик»,
тогда, О Пюс, к себе пусти меня,
приткнусь немодным пиджачком...
Я архаичен,
как в пустыне
раскопанный ракетодром!
Старухи казино
Старухи,
старухи –
стоухи,
сторуки,
мудры
по-паучьи,
сосут авторучки,
старухи в сторонке,
как мухи,
стооки,
их щеки из теми
горящи и сухи,
колдуют в «системах»,
строчат закорюки,
волнуются бестии,
спрут электрический...
О оргии девственниц!
Секс платонический!
В них чувственность ноет,
как ноги в калеке...
Старухи
сверхзнойно
рубают в рулетку!
Их общий любовник
разлегся, разбойник.
Вокруг, как хоругви,
робеют старухи.
Ах, как беззаветно
в них светятся муки!..
Свои здесь
Джульетты,
мадонны и шлюхи,
как рыжая страстна!
А та – ледяная,
а в шляпке из страуса
крутит динаму,
трепещет вульгарно,
ревнует к подруге.
Потухли вулканы,
шуруйте, старухи!..
...А с краю, моргая,
сияет бабуся:
она промотала
невесткины
бусы.
Ирена
Ирена проводит меня за кулисы.
Ирена ноздрями дрожит закуривши.
В плечах отражаются лампы, как ложки.
Он потен, Ирена.
Он дышит, как лошадь.
Здесь кремы и пудры – как кнопки от пульта.
Звезда кабаре,
современная ультро,
упарится парень (жмет туфелька, стерва!),
а дело есть дело,
и тело есть тело!
Ирена мозоль деловито потискивает...
...Притих ресторан, как капелла Сикстинская.
Тревожно.
Лакеи разносят смиренно
меню как Евангелие от Ирены:
«Богиней помад, превращений, измены,
прекрасный Ирена,
на наглых ногах, усмехаясь презренно,
сбегает с арены!
Он – зеркало времени, лжив, как сирена,
любуйтесь Иреной!
Мужчины, вы – бабы, они ж – бизнесмены,
пугайтесь Ирены?
Финал мирозданья, не снившийся Брему,
вихляет коленями...
о две параллели, назло теореме
скрещенных в Ирене!
«Ирена, ку-ку!» Кидайте же тугрики
от Сены до Рейна
под бритые икры в серебряной туфельке!
Молитесь Ирене!»
Куря за кулисой, с цветными ресницами
глядел в меня парень пустыми глазницами.
И, как микеланджеловские скрижали,
на потных ногах полотенца лежали.
* * *
Шарф мой, Париж мой,
серебряный с вишней,
ну, натворивший!
Шарф мой – Сена волосяная,
как ворсисто огней сиянье,
шарф мой Булонский, туман мой мохнатый,
фары шоферов дуют в Монако!
Что ты пронзительно шепчешь, горячий,
шарф, как транзистор, шкалою горящий?
Шарф мой, Париж мой непоправимый,
с шалой кровинкой?
Та продавщица была сероглаза,
как примеряла она первоклассно,
лаковым пальчиком с отсветом улиц
нежно артерии сонной коснулась...
В электрическом шарфе хожу,
душный город на шее ношу.
Я к стене его прикноплю,
как окно в Лонжюмо и Сен-Клу.
р дом с ним загорятся мазки
талой Москвы,
милой Москвы...
Тишины!
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины...