Однако, хотя из примечания Кантемира явствует, что слово уже осознается в качестве термина медицины, в литературе (неузкоспециальной) со второй половины XVIII в. оно известно в общем смысле «резкая, решающая перемена в чем-либо». Так оно употребляется в письмах Д. И. Фонвизина 70-х годов XVIII в.; в «Письмах русского путешественника» Карамзина находим: «Любовь есть кризис, решительная минута жизни, с трепетом ожидаемая сердцем». Оба указанных значения, очевидно, возникают в русском языке XVIII в. самостоятельно.
Аналогичная история у прилагательного критический, появляющегося в последней трети XVIII в. Оно употребляется применительно к болезни и в общих сочетаниях: критические обстоятельства, критические времена, критическое положение, критические случаи и др. Еще в XVIII в. происходит смысловое сближение слова кризис со словом перелом, частичная соотносительность их сохраняется и ныне: перелом в болезни, перелом в делах. В первой половине XIX в. сфера приложения слова кризис расширяется. Терминологическое (медицинское) значение воспринимается теперь независимо от происхождения как исходное, «прямое», а все остальные как производные и переносные. Так объясняется слово, например, в известном «Карманном словаре иностранных слов» Н. Кирилова (1845–1846): «Кризис. В медицине так называют перелом, переворот, после которого страждущий начинает переходить от болезни к выздоровлению или к смерти. Отсюда это слово перенесено и вообще на житейские обстоятельства и означает событие, которое произвело резкую перемену в сфере деятельности частного человека или целого общества».
С середины XIX в. становятся обычными такие вполне современные сочетания со словом кризис: общественный (социальный), политический, экономический и др. Естественно, они никак уже не связаны с прежними лунными «кризисами», о которых сейчас напоминают лишь редкие примеры из литературы XVIII в.
«Предлежащие вещи» вокруг нас
Распространение естественнонаучных знаний способствовало оживлению лексики, обозначающей предметы и явления окружающего мира. Возникают некоторые слова, без которых сейчас трудно представить себе словарный состав русского литературного языка. Это прежде всего слово предмет (и объект), история которого до недавнего времени оставалась недостаточно выясненной. Регулярное употребление слова предмет начинается с середины XVIII в., но еще ранее в том же смысле выступают многочисленные предшественники слова, образуя в совокупности заметный период его «предыстории».
По происхождению предмет сближается с латинским objectum — причастием прошедшего времени от глагола objicere «бросать перед, против чего». Приставка ob- и глагольная часть латинского слова по смыслу соответствуют приставке пред- и корню -мет- (метать) русского слова. Такие же и сходные образования известны в других славянских языках: в польском (przedmiot), в чешском, словацком, болгарском и др. В русском литературном языке издавна имеется большое число существительных и глаголов с приставкой пред- (в «Словаре Академии Российской» их насчитывается около 250). Но таких, которые содержали бы лишь приставку и корень при отсутствующем суффиксе (кроме слова предметы еще одного слова этого рода предлог) среди них больше нет, хотя сама модель подобного образования слова в русском языке известна (ср. однотипные слова от других корней слет, переплет).
На этом основании предмет (и предлог) рассматривается как калька с латинского. Известный русский ученый И. А. Бодуэн де Куртенэ в своей редакции «Толкового словаря» Даля (Изд. 3. СПб., 1907) слово предмет сопровождает пометой: «перевод лат. objectum». В. Г. Белинский в статье «Грамматические разыскания В. А. Васильева» отмечал предмет среди слов, которые «удачно переведены на русский язык и получили в нем право гражданства». В XVIII в. предмет быстро распространяется, вытесняя другие наименования. Между тем в начале XVIII в. основным в данном смысле было существительное вещь, отличавшееся широтой семантики. В примечаниях к сатире I Кантемир использует его при указании предметов и явлений окружающего мира: «Физика... испытает состав мира и причину, или отменение, всех вещей в мире». Уточнение того, какого рода предмет или тело имеется в виду, достигалось с помощью специальных прилагательных — естественные, натуральные, физические вещи, животные вещи, вещи травные и др.
Из других слов, применявшихся для передачи данного значения, выделяется причастие предлежащий, которое характерно для языка Кантемира. Оно используется самостоятельно в субстантивной форме среднего рода (предлежащее) и в качестве определения при существительном вещь (предлежащая вещь). Его собственное значение — «расположенный перед кем-чем». У Кантемира встречаются примеры обоего рода: «В том возрасте [наши чувства] легче принимают в себя изображения предлежащих» (сатира VII), «[Очки] разным людям различно предлежащие вещи представляют» («Разговоры»; во французском тексте — les objets.). Подобные выражения встречаются и у других авторов первой половины XVIII в. Например, в работе Ломоносова «Описание в начале 1744 года явившейся кометы»: «Зеркала и зрительные стекла можно несколько раз переменить и тем предложенные вещи увеличить в диаметре». Указанные слова и сочетания могли обозначать материальные вещи и явления. Слова же предлог и предложение в XVIII в. указывают почти исключительно предметы умственного рассмотрения и в этом отношении примыкают к словам вопрос и проблема. См. пример в одной из статей академических Комментариев: Приступим. ныне к решению самого предложения. Позднее смысл слов предлог и предложение меняется. В частности, предлог сохраняется исключительно в значении (существовавшем и в XVIII в.) «повод для чего-либо».
С 50-х годов XVIII в. начинает регулярно употребляться слово предмет и сразу же обнаруживает по существу все основные современные нам свойства — оно означает материальные вещи, объекты интеллектуального рассмотрения и т. д. Приведем некоторые примеры слова, относящиеся к этому времени. Оно встречается в сборнике академических рефератов «Содержание ученых рассуждений» (1754): «Потом приступает автор к главному предмету сочинения своего»; в журнале «Ежемесячные сочинения» (1759): «Рассматривает величину предметов, в неизмеримом пространстве рассеянных». Все же новизна слова еще ясно ощущается. Писатель старшего поколения Тредиаковский в произведениях этого периода употребляет в данном смысле различные наименования, но все они примыкают к упомянутым выше — предлежащее, предлежащая вещь, предверженная вещь, предвергаемая вещь, предвержение, предвержность, предлежность. Он пишет, например, в переводе «Римской истории» Ш. Роллена (начало 60-х годов XVIII в.): «Три различные предлежности, или предвержности [т. е. вопроса, предмета], о которых практическая мудрость предлагает».