Однако те, кто яростно критикует (даже столько лет спустя) тогдашние западные демократии за уступку одной тирании, «почему-то» склонны одобрять и поддерживать то, что те же страны учинили несколько лет спустя, пойдя не просто на уступку, а на прямой военный и политический союз с другой тиранией, мягко говоря, не лучшей (а на самом деле куда более страшной и кровавой) — со сталинским СССР. И как раз этот союз, обернувшийся оккупацией половины Европы, расползанием раковой опухоли коммунизма по миру с метастазами во всех частях света и десятилетиями балансирования цивилизации на грани ядерной войны — почему-то принято считать чуть ли не образцом государственной мудрости.
На самом деле самый большой грех для политика, вообще для всякого лица, принимающего решения — это, в общем-то, не трусость и даже не подлость. Это непоследовательность. Это не значит, конечно, что в однажды допущенной ошибке надо тупо упорствовать до самого конца — особенно при наличии безупречной альтернативы. Но это значит, что когда ни одна стратегия в пространстве возможного не выглядит хорошей, самое худшее, что можно сделать — это начать метаться от одной к другой, вместо того, чтобы раз выбрать одну линию и следовать ей. И, раз уж Хитлера не остановили в Мюнхене, наиболее логичным продолжением политики была бы дальнейшая поддержка Германии. Поддержка против общего врага — СССР.
Насколько возможен был такой вариант и насколько он был выгоден заинтересованным сторонам — да и, в конечном счете, не побоюсь этой пафосной формулировки, человечеству в целом?
Соблазнительнее всего было бы, конечно, рассмотреть альтернативно-исторический сценарий, в котором Хитлера тем или иным способом убирают от власти, и ему на смену приходит более симпатичный лидер (пусть даже тоже член NSDAP). Или же таким более симпатичным и умеренным лидером оказывается сам Хитлер. Тогда картинка обретает приятную черно-белую четкость, столь любимую пропагандой любой из сторон — «силы Добра против сил Зла». Но мы не пойдем по этому легкому пути и будем исходить из того, что во главе Германии остается реальный Хитлер — ни на секунду не забывая, однако, что альтернативой ему является реальный Сталин.
Итак, у стран Запада (включая и США), в рамках такой парадигмы, было две стратегии — пассивная и активная. В первом случае Хитлеру давали понять: «Иди на восток, мешать не будем. Может, даже поможем кое-какими поставками. (Тут возникают сразу две аналогии с реальной историей — с одной стороны, поставки стратегического сырья, которым СССР обеспечивал Германию вплоть до самого 22 июня 1941, с другой — западные поставки по ленд-лизу в СССР.) Главное — не вздумай соваться на запад.»
Согласился бы на такой вариант Хитлер?
Вне всякого сомнения. Фюрер, при всех его пороках, был все же не настолько «бесноватым», чтобы не понимать, что с сильнейшими государствами западной цивилизации лучше сохранять благожелательный нейтралитет, чем воевать — особенно если речь о войне на два фронта. Более того, он понимал (и говорил прямым текстом), что война вообще — чрезвычайно дорогое удовольствие, которого лучше избегать, если есть возможность достичь своих целей мирным путем. При этом его целью был именно захват «жизненного пространства» на востоке; нигде и никогда Хитлер не говорил и не писал о своем намерении идти на запад. Напомню, что Британия и Франция первыми объявили войну Германии (не вступившись вовремя за Чехословакию, на сей раз они решили вступиться за Польшу; кстати, советская пропаганда, для которой Германия на тот момент была союзником, кричала об этом на всех углах, клеймя англо-французских «поджигателей войны»). Не будь этого — не было бы и всего Западного фронта (равно как и африканского ТВД), а был бы один лишь Восточный.
Каковы были бы успехи Германии на этом фронте? Почти наверняка — победа в течение первого же года. Напомню, что фактически в 1941 г. Красная армия войну проиграла. Территориальные, людские и материальные потери, понесенные СССР, были таковы, что для любой нормальной страны это означало бы полный разгром и оккупацию. СССР устоял лишь благодаря своим чудовищным размерам, не менее чудовищному климату, когда во время решающего наступления на Москву в конце года в двигателях германских танков и самолетов попросту замерзало масло, и, таки да, помощи западных союзников. Советская и неосоветская пропаганда любит кричать о том, что поставки по ленд-лизу были невелики по валовым цифрам, — но зато они были критически важны по содержанию. И даже в этих условиях СССР удержался буквально на грани; из казавшейся обреченной Москвы уже началось паническое бегство. Так что, если бы ленд-лизовская весьма увесистая гирька даже не просто исчезла, а легла на другую чашу весов… да вкупе с дополнительными сырьевыми поставками, в которых нуждалась Германия… да плюс возможность сосредоточить на Восточном фронте все германские силы, включая, между прочим, Люфтваффе, большинство потерь понесшие на Западе, а большинство побед одержавшие на Востоке… в общем, хотя территория и климат никуда бы не делись, падение Москвы было неизбежным. Сколько времени после этого продолжалось бы централизованное советское сопротивление — вопрос дискуссионный, но, учитывая и морально-политический, и все прочие аспекты такого падения (включая даже транспортную структуру СССР, где чуть не все дороги были замкнуты на Москву), вряд ли это сопротивление затянулось бы надолго. Само собой, Германия чисто физически не смогла бы оккупировать всю страну до Владивостока (да и не ставила перед собой такой цели), но это и не требовалось — к тому же на востоке к делу, скорее всего, подключилась бы Япония. По всей видимости, на бывшей территории СССР все же сохранилось бы некое независимое образование, какая-нибудь Уральско-Сибирская Республика — но, скорее всего, даже если бы большевицким главарям и удалось вовремя сбежать из Москвы, удержать власть они бы не смогли. На фоне поражения им бы припомнили все. Миллионы узников ГУЛАГа вышли бы на свободу.