Ежегодно строились дома для населения, и не только в городах, но и в каждом селе. Особенно хорошо это было видно на территории Промышленного района города. Тогда буквально за год в микрорайонах РТИ, Ламоново, КТК, на Магистральном проезде, на КЗТЗ, на Волокно вырастали целые кварталы новых девятиэтажек. Тысячи семей рядовых граждан получали новые квартиры и улучшали свой быт!
Шло строительство железнодорожных магистралей и шоссейных дорог. На окраинах городов вставали новые корпуса фабрик и заводов, строительных и автотранспортных предприятий, предприятий сельскохозяйственной и перерабатывающей промышленности. Как грибы после дождя, появлялись стадионы, спортивные залы, новые школы и детские сады, поликлиники и больницы.
Разведывались и разрабатывались новые месторождения полезных ископаемых. (Потом их «прихватизируют» жуликоватые дерьмократы, те самые, которые «приложили руку» к развалу государственных структур и самой великой страны). Ежегодно обновлялся военный потенциал страны: входили в строй новые корабли, подводные лодки, самолеты всех типов и предназначений!
В те годы наше Отечество — СССР, возможно, не очень любили в некоторых западных странах, но уважали из-за нашей силы и мощи. Теперь — и не любят, и не уважают! Так на кой ляд попу баян, когда кадило имеется?..
В политической сфере в стране был порядок и уверенность в завтрашнем дне. Общество было стабильно. Криминогенная обстановка — контролируема. Не то что в годы рассвета демократии, когда преступность увеличилась не в разы, а на порядки. Возможно, и тогда где-то сформировывались организованные бандитские группы, имел место не-законный оборот наркотиков. Но это были единичные случаи. И под определение оргпреступности они подходили с большой натяжкой. Не то, что в годы общепризнанной криминальной революции лихих девяностых годов, когда бандгруппы, вооруженные до зубов, воевали не только между собой, но и с силами правопорядка!
На поселке резинщиков в те годы проживало от пяти до восьми лиц (в зависимости от того, сколько отбывало очередное наказание и сколько еще находилось на свободе), определенных судом как особо опасные рецидивисты — ООР. Не исключено, что они в определенной мере в своей среде пользовались каким-то «блатным авторитетом». В основном, когда производили пьяные разборки. Но большой «погоды» на поселке никогда не делали, так как находились под жестким прессингом всей милицейской структуры: от простого постового до начальника райотдела.
Эта категория судимых «вечно» состояла под гласным административным надзором и при малейшем «взбрыкивании» тут же шла вновь зону топтать. В своей среде они еще хорохорились, время от времени кучковались (обычно, для того, чтобы сброситься на пару бутылок самогона или дешевого вина). Порой, в подпитии, грозили друг другу разборками и правежом. Бывало, что и «квасили» для приличия собратьям морды, пуская кровавую юшку из носа и подвешивая синюшные «фонари». Но опять же — друг другу. И все. Дальше этого не шло.
На поселке резинщиков «особисты», как иногда их в шутку величали местные участковые и опера, обычно собирались по утрам возле магазина № 82. Или же во дворах домов 30 и 34 по улице Обоянской вместе с другой «рванью и пьянью». Такие систематические сборища на их жаргоне именовались «планеркой». По-видимому, понятие было позаимствовано из производственного лексикона.
На этих «планерках» они обычно «соображали», как и где выпить на «халяву», с кем переспать и где провести день. Иногда делились последними новостями: кого «взяли» менты; кого уже осудили; кто должен на днях «откинуться» с зоны. Случалось, что и обсуждали более интересное… для милиции: кто с кем подрался; кто, что «спер»; кто сходил на очередной «гоп-стоп». А через час-другой пара из них уже встречалась с оперативниками или участковыми инспекторами, чтобы «отстучаться». Ибо, желая оставаться на свободе как можно дольше, почти все они негласно сотрудничали с ненавистными им «ментами». Вот и «постукивали» как «юные барабанщики» на своих корешей. В противном случае — прощай свобода и да здравствует баланда на нарах в колонии. Хоть и бравировали некоторые, что тюрьма для них — «дом родной», но спешить туда никто не хотел.
Кто бы и что бы не говорил о сложной криминогенной обстановки в восьмидесятые годы, можно смело утверждать, что она (даже при определенных издержках) всегда была контролируема. На различных видах милицейских учетов состояли почти все лица, так или иначе, не ладившие с законом. Этот контингент, конечно же, менялся, но не так быстро, как стало происходить это в годы так называемой демократии. Социальный слой таких лиц имел ярко выраженный фон и был заметен уже за версту. Серость и синюшность, деградация личности — вот основные отличительные черты этого контингента.