Сразу после ухода Кочеткова начальник автобазы, старший механик и диспетчер-секретарь сошлись посередине кабинета, улыбаясь, соединили руки в тройном пожатии и обнялись, как это делают нынешние футболисты, ставшие за последние годы по-южному сентиментальными.
— Я всегда говорил, друзья мои, — торжественно произнес Станислав Иванович Корж, — что уметь ремонтировать автомобили — это значит владеть миром! Верю: доберемся до Одинцова!..
Они помолчали еще несколько праздничных минут, потом Станислав Иванович сел в кресло, положив на столешницу крепкие руки, кивком головы отпустил Клавдию Мироновну, а старшему механику приказал сесть на тот стул, где недавно страдал и отчаивался капитан милиции Кочетков.
— Садись, Алексей Алексеевич! — полудружескнм, полуофициальным тоном произнес Корж, но не улыбнулся. — Слушай и запоминай! Кочеткова надо окончательно накрыть… Трудно сказать сейчас точно, как это будет, но через него, может быть, мы доберемся и до Спирина. Я больше не могу видеть честные глаза этого зарвавшегося щенка!
«Щенком» Станислав Иванович называл молодого водителя Валентина Спирина.
— Щенка надо срочно наколоть! — настойчиво повторил Корж и поморщился. — Он уже, кажется, догадывается о роли Протопопа… — На этих словах Станислав Иванович остановился, мечтательно прищурившись, вдруг прочел звучные и странноватые на слух стихи. — «О прославленном скажут: „Спесивая знать!“, о смиренном святом: „Притворяется, знать…“. Хорошо бы прожить никому не известным, хорошо самому никого бы не знать…» Это Омар Хайям! Сам Омар Хайям… Помни, Алекс, Протопоп не из тех, кто умирает в одиночку!
Старший механик Никольский — человек малообразованный — терпеливо молчал. Он давно привык к странностям шефа: к стихам, любви к замысловатым и торжественным фразам, к переменам голоса, походки, манере сидеть и стоять. Старший механик Никольский был именно тем человеком, который дал начальнику автобазы кличку Артист, о ней знали немногие — самые избранные.
— Резюмирую! — с щедрой улыбкой проговорил Корж. — За тобой — щенок, за мадам Клавой — по-прежнему ОБХСС. А вечером надо вспрыснуть капитана Кочеткова… Итак, до встречи у Риты!
Когда старший механик ушел и его шаги окончательно затихли в конце коридора, Станислав Иванович сладко потянулся, вынув из стола коробку палехской работы, открыл крышечку — в коробке лежали лекарства, и, боже, чего здесь не было: седуксен и тизерцин, ноксирон и тройчатка, тазепам и анальгин, элениум. У начальника автобазы часто наступала депрессия, бессонница, его мучили невралгические боли в шее, и частенько побаливала голова. Перебрав тонкими и длинными пальцами лекарства, Станислав Иванович бросил в рот таблетку элениума (успокаивающее!), запил минеральной водой «Ессентуки-17» и только тогда трижды длинно надавил на спрятанную под столом вторую кнопку звонка. Минут через десять дверь кабинета бесшумно открылась, и в комнату вошел человек в замасленной спецовке — высокий, тонкий, остроглазый. Это был слесарь, электрик, карбюраторщик, моторщик, жестянщик, токарь-лекальщик, строгальщик и фрезеровщик Петр Васильевич Куницын, прозванный начальником автобазы Кулибиным, так как он был не только универсальным мастером-автомобилистом, но и самородком-изобретателем. Что же касается автомобилей, то не существовало на свете такой рухляди, из которой Петр Куницын не сделал бы бесшумный сверкающий лаком мощный автомобиль.
— Товарищу Кулибину пламенный привет! — шутливо поздоровался с Куницыным начальник автобазы, но механик-универсал ответно не улыбнулся, а, наоборот, кисло поморщился и небрежно бухнулся в грязной спецовке в нежное кресло, предназначенное, видимо, для особых посетителей. Устроившись в кресле, Куницын вытянул ноги в сапогах, измазанных солидолом, и лениво спросил:
— Чего надо?
— Ничего! — спокойно ответил Корж. — Что будешь пить?
— Все! — усмехнулся слесарь. — Все сподряд!
Универсальный мастер был тихим алкоголиком, пил с утра и до вечера, никогда не напивался до такой степени, чтобы это бросалось в глаза, но трезвым на работе не бывал. Однако он врал, рисовался, когда говорил, что пьет все, так как был изощренным в выборе напитков. Он, например, не брал в рот молдавский коньяк, презирал обычную водку и за много лет не взял в рот ни капли крепленого вина — пил только сухое, настоящее.