Я подошёл к столу, набрал код и нашёл его досье. На экране высветилось длинное скуластое лицо итальянца с рубцом шрама на левой щеке.
— Так, тридцать два года. Три срока за грабёж. Ого, один срок за изнасилование и покушение на убийство. Слушай, — я присел на край стола, размышляя. — На углу двадцать пятой стрит и авеню Линкольна живёт девица, к которой Эспозито захаживает. Дебра Роджерс, кажется. А вдруг нам повезёт и он там?
— Ну, уж прям, — протянул Стив.
— Ладно, поднимай задницу, — приказал я строго. — Тебе размяться надо. А то станешь жирдяем, как в полицейских комедиях показывают. Вот с таким пузом.
По словам Дебры, итальянец давно не появлялся у неё, и вообще она с ним порвала. Но мне показалось, что она врёт. Мы опросили соседей и пожилая мадам, что жила на пару домой ниже по улице, рассказала, что видела, как к Дебре приходил на днях тощий итальянец. На всякий случай я приказал выставить пост. И через пару дней нам крупно повезло.
Когда мы подъехали к дому, где жила Дебра, то сразу заметили Эспозито, бредущего по тротуару. А стоило мне вылезти из машины, как итальянец дал такого стрекача, что Стиву пришлось сделать забег почище ямайского спринтера по прозвищу «Молния». Зато в полицейский участок мы возвращались гордые собой.
— Твоя работа? — бросил я перед Эспозито пачку фотографий из магазинчика Перри. — Не отпирайся, тебя камера засняла, когда ты уходил с добычей. За каким чёртом хозяина убрал?
— Да, кто ж знал, что он спустится на шум, — проворчал Эспозито, почёсывая волосатую грудь в разрезе грязно-жёлтой майки крепкими пальцами, от вида которых холодок пробегал по позвоночнику. — Пришлось придушить.
— Я так понимаю, что это тоже ты, — я открыл перед ним папку с фотографиями Камиллы Росс. — И зачем ты её убил? — поинтересовался я, когда увидел, что итальянец кивнул. — Не ограбил, не изнасиловал. Только туфли взял.
— Мне дали за это пятнадцать штук, — в его ярко-синих как небо Сицилии глазах вспыхнул хитрый огонёк.
— Кто сделал заказ? Имя?
— Не знаю. Знаю только, что он захаживал к моему боссу.
— Лучано Фалаччи? — насторожился Стив.
Эспозито важно покивал и довольный собой откинулся на спинку стула.
Я вытащил из дела по убийствам Шелтон и Росс все фотографии мужчин, добавил ещё из пары дел, которые попались под руку, и выложил перед Эспозито картинки веером.
— Он тут есть?
Эспозито лениво наклонился над столом, щелчком отшвырнул пару штук, словно плохие карты, присмотрелся и ткнул в одну:
— Вот этот.
— Ты уверен?
— Уверен. Десять штук дал за то, чтобы я её убрал. И ещё пять за то, что…
— Ты подкинешь улики в дом Гордона? Так? — продолжил я.
— Не-а. Туфли Росс входили в те десять штук. Ещё пять я получил за то, что достану что-нибудь. Личные записи. Я нашёл дневник.
— Вот как? Зачем?
— Не знаю. После того, как дневник побывал в руках моего заказчика, я вернул всё на место.
— Ладно, давай садись и всё подробно опиши, — строго указал я.
Когда охранники увели Эспозито, я сел за стол и вызвал информацию по делу Гордона: опросы свидетелей, финансовые отчёты. От цифр зарябило в глазах, и тошнота подкатила к горлу. Признание итальянца стали для меня практически последним звеном в длинной цепи расследования. Чтобы пазл сложился, оставалось лишь несколько деталей. И я понял, что именно сейчас нужно наведаться к Алистеру Гордону. Наверняка, он мог пролить свет на те загадочные вещи, которые творились в университете.
Я долго сидел в машине около высокого бетонного забора с блестящей спиралью из колючей проволоки, представляя, в каком состоянии находится бывший профессор. И как я смогу взглянуть в его глаза, зная, что затянул верёвку на его шее. Но обругав себя за нерешительность, я вышел из машины и направился к входу.
В тюрьмах я бывал часто, вёл расспросы подозреваемых, изредка присутствовал на казнях, поэтому никаких отрицательных чувств раньше не испытывал. Но сейчас выкрашенные грязно-белой краской решётки камер, сочащийся из-под потолка тусклый жёлтый свет, узкие окошки, истёртый линолеум под ногами, охранники с мрачными лицами произвели на меня удручающее впечатление.
Когда конвоиры ввели Гордона, я не сразу узнал его, так он изменился за это время. Не сломался, не стал жалким. Наоборот, в глазах, лице, мускулистой фигуре теперь всё отдавало силой дикого зверя. И тёмные волосы топорщились, как шерсть вепря. Я поймал себя на мысли, что встретив такого персонажа на улице, перешёл бы на другую сторону, только, чтобы не пересекать его путь.