— Мы нашли убийцу Камиллы Росс, — сказал я. — Он назвал заказчика.
По плохо выбритому с жёсткими чертами лицу Гордона промелькнула тень мягкой улыбки, глаза потеплели и на миг показалось, он обрёл доброжелательный вид.
— Вы можете теперь подать апелляцию.
— Нет. Я по-прежнему считаю, что виноват в её смерти. Знал, что ей угрожает опасность и ничего не сделал. Так что, всё правильно. Она призналась мне, что сделала этот контейнер…
— Для кого?
— Не знаю. Она так и не сказала.
— Скажите, Гордон, а какие отношения у ректора были с Глорией Шелтон?
— Нормальные. По-моему, не разлей вода, что называется, — Гордон вытащил из пачки, которую я принёс ему, сигарету. — Хорошие сигареты. В тюремном магазине продают жуткое фуфло, — он с удовольствием затянулся и выпустил струйку дыма в потолок. — Белл и Шелтон постоянно занимались какими-то грандами, стипендиями, пожертвованиями. Шелтон входила в финансовый совет. Но я слышал об этом краем уха. Я-то туда не входил.
— Вот как. А какие у вас были отношения с Расселом Беллом?
— Сложные. Несколько раз мы крупно повздорили. Сами слышали на суде, как он поливал меня грязью. Один раз я занимался тестированием будущих студентов. Парень и девушка. Они набрали одинаковое количество баллов. Парень показался мне более перспективным, но Белл решил взять девушку. А когда я попытался возразить, мы здорово поругались. Отец парня приходил ко мне, рассказывал чуть не плача, что ради учёбы сына продал свой маленький бизнес, но этого оказалось мало, чтобы получить место в нашем университете. Ну а девушка оказалась дочерью одного из друзей прокурора штата Джона Маккалистера.
— Ясно. А что ещё? Было ещё что-то?
Гордон затушил окурок и сжал так плотно губы, словно боялся выпустить нечто опасное на свободу.
— Я не знаю, Синклер, за каким чёртом вы опять занялись этим делом, — проворчал он. — Я уже конченый человек.
— Чего вы боитесь, Гордон? Я ведь уже хорошо понимаю, что и Шелтон вы тоже не убивали.
— Знаете, детектив, — Гордон сощурился, словно хотел увидеть что-то очень далёкое впереди себя, или наоборот заглянуть в свою душу. — Бывает у вас такое: вы с такой силой ненавидите человека, что постоянно рисуете перед глазами картины, как убиваете его? Я помню, сидел в лаборатории, когда туда пришла Шелтон и стала отчитывать меня как мальчишку за какой-то просчёт в моей статье. Чёрт возьми, всё люди ошибаются! Но она говорила с таким апломбом, напором, что я — посредственность, что мне нечего делать в науке. Я разозлился, схватил её за плечи и втолкнул в камеру. Мы там проводим эксперименты. Перевёл тумблер и её тело разлетелось на мелкие куски. А потом я вновь увидел её рядом с такой же перекошенной физиономией. Но живой. Встал и вышел в коридор. Но эта картина так и стоит у меня перед глазами. И когда я увидел фотографии из разгромленного кабинета, на миг показалось, что у меня дежавю. Понимаете, детектив? Словно волновые функции моего мозга создали эту антивселенную, где нужный объект аннигилируется.
— Это реально возможно?
— Теоретически. В будущем будет возможно, думаю. Математическая модель есть.
— Никто не судит за наши желания, Гордон, только за действия, — я похлопал его по плечу. — Но что всё-таки у вас было с ректором?
— Хорошо, я скажу, — он встряхнул головой, будто отгонял видения. — Один раз я увидел в кабинете ректора судью Джонсона, прокурора Маккалистера в довольно-таки интересной компании.
— В чьей, Гордон? В чьей, чёрт возьми?!
— Лучано Фалаччи, — Гордон наклонился ко мне и произнёс эти два слова очень тихо, едва слышно. — Говорит вам что-нибудь это имя? Ну, так вот. По простоте душевной я спросил Белла, что такие уважаемые люди делают в такой странной компании. А он окрысился и заявил, чтобы я помалкивал. Ясно вам, Синклер? Не лезьте в это дело, прошу вас. После смерти Камиллы мне уже всё равно.
— Рядом с вами всегда крутилось столько привлекательных женщин.
— Синклер, в двадцать или даже тридцать пять внешность женщины имеет значение. В пятьдесят начинаешь ценить другое. После того, как умерла моя жена, у меня словно ледяной панцирь нарос на душу. А когда я встретил Камиллу, вновь обрёл то, чего мне не хватало. Она была трогательно нежной, внимательной. Я это оценил. Но не смог сохранить.
Я припарковал машину на стоянке возле университета.
Осень, словно безумный художник выплеснула на платаны и клёны университетского парка всю палитру красок: от золотого до багряного. Под ногами хрустел первый лёд, когда я шёл по дорожке, мимо пустой чаши фонтана. Поднявшись по ступенькам, вошёл в фойе, окунувшись в тихий деловой гомон. Мимо спешили студенты и преподаватели. Двое молодых людей, жгучий брюнет и высокий худощавый шатен о чем-то сердито спорили у окна.