«Какое представление может быть у А. Гурвича о национальном характере русского советского человека, если он пишет, что в „благодушном юморе и наивно доверчивом оптимизме“ пьес Погодина, в которых якобы выразился „национальный характер мироощущения драматурга“, зритель видел свое отражение и „испытывал радость узнавания“, ибо, дескать, „русским людям не чуждо благодушие“.
Поклеп это на русского советского человека. Гнусный поклеп. И именно потому, что нам глубоко чуждо благодушие, мы не можем не заклеймить этой попытки оболгать национальный советский характер».244
То, что вызывает здесь возмущение «партийного руководства» и «выжигается каленым железом», это отголоски гуманистической традиции старой русской литературы, оказавшей сильное влияние и на советскую литературу. Сейчас всё это лишь «благодушие», недостойное «нашей героической эпохи».
Что обвинение в издевательстве над всем русским и в «гнусном поклепе на русского советского человека» приобретает специфический характер, когда оно в такой заостренной форме обращено против людей с явно не-русскими фамилиями (и Альтман, и Гурвич — евреи), само собой понятно. К этому мы еще вернемся.
Читателю, мало знакомому с советской печатью и наслышанному о попытках коммунистов выступать — особенно вне Советского Союза — в качестве чемпионов борьбы за «культуру и свободу», трудно принять мысль, что приведенные выше слова не несчастная, случайная обмолвка. Но это очень далеко от обмолвки. Вот, например, как строится обвинение против популярного украинского поэта Леонида Первомайского (тоже еврея). В докладе «Леся Украинка и современность», прочитанном Первомайским на юбилейной сессии украинской Академии Наук, Первомайский говорил:
«Так расширяет свои границы и углубляется гуманизм украинской классической литературы, дополняя шевченковский прометеизм, его гневную непримиримость к врагам и любовь к своему народу более широким пониманием Франко и светлой человечностью и всечеловечеством Леси Украинки.
Только в творчестве Леси Украинки впервые в истории нашей культуры национальное переростает в общечеловеческое».
Собрание членов украинской Академии Наук, вероятно, наградило докладчика шумными и на этот раз не просто обязательными аплодисментами. Но всё это было до январьских — 1949 года — статей «Правды» и «Культуры и Жизни», которыми открылась новейшая кампания против «безродных космополитов». После этих статей секретарь правления Союза Советских Писателей Украины Л. Дмитерко, из статьи которого заимствована приведенная выше выдержка из доклада Первомайского, загорелся священным негодованием:
«Здесь Первомайский дает законченную теорию космополитизма. Выходит, что Шевченко со своей непримиримостью к врагам и любовью к своему народу был ограниченным: Иван Франко, любимцем которого якобы был Гейне [и это сейчас оскорбительно для памяти Франко — любить такого „безродного космополита“, как Гейне!], расширил „миропонимание“, а Леся Украинка вывела украинскую литературу к „всечеловеческой человечности“.
Это законченный космополитизм… Первомайский развил гнилые, космополитические теории, скатившись в болото буржуазного гуманизма».245
«Буржуазный гуманизм» в действительности есть не что иное, как «космополитизм», а «космополитизм» в свою очередь это — лишь американская агентура. На состоявшемся в конце зимы 1948/49 года собрании актива работников советской кинематографии заместитель министра кинематографии СССР В. Щербина так прямо и сказал:
«Космополитизм — это знамя американской империалистической реакции, которая стремится духовно разоружить народы, лишить их воли к борьбе, повергнуть народы мира в рабство хозяевам Уолл-стрита, мечтающим о мировом господстве. К одному и тому же, по сути, призывали Гурвич, Трауберг и Блейман, охаивая советское искусство, высмеивая национальные формы нашей культуры и холуйски восторгаясь американскими пьесами и фильмами».246
Словом, космополитизм это «холуйство» перед американцами. После этого нетрудно объявить «космополитов» «диверсантами» — и это и делается — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Всякому, кто читал в эти месяцы советскую печать, не могло не броситься в глаза, что среди множества лиц, которые оказывались повинными в «безродном космополитизме», огромное большинство составляли евреи. Верно, что в Советском Союзе среди литературных, театральных, музыкальных и иных критиков много евреев — сейчас уже правильнее сказать: было много евреев.
Но всё же евреи составляли среди критиков меньшинство, в некоторых областях, может быть, лишь небольшое меньшинство. Причем в преобладающем большинстве своем критики-евреи принадлежали к совершенно ассимилированному слою еврейства, и как внимательно ни присматриваться к тому, что писали советские критики евреи и не-евреи, трудно обнаружить какую-либо идеологическую разницу между ними. Уже самый факт огромного преобладания евреев среди «вычищенных» наводит поэтому на мысль, что в процессе «чистки» сознательно производился отбор не на основании лишь прошлой и настоящей деятельности, даже, может быть, не столько на основании прошлой и настоящей деятельности «вычищаемых», сколько в расчете на будущее. И правильно: если официальная идеология перестраивается в духе воинствующего русского национализма, евреи в массе своей — даже ассимилированные евреи — не могут считаться вполне надежными проводниками официальной политики.
Но евреи не только составляли подавляющее большинство «вычищаемых»; «правительство и партия» сознательно принимали меры к тому, чтобы новейшая «чистка» была воспринята населением прежде всего, как освобождение советской критики от «антипатриотического» влияния евреев. Что это именно так, говорит широко применявшийся в борьбе с «безродными космополитами» прием, явно заимствованный из арсенала антисемитизма. Впервые к нему прибегла «Культура и Жизнь», орган Центрального Комитета ВКП, специальной задачей которого являлось наблюдение за идеологической чистотой и за верностью «линии партии». В статье, посвященной «проискам антипатриотической группы театральных критиков» (30-го января 1949 года), которой — вместе со статьей «Правды», появившейся двумя днями раньше, — открылась новейшая кампания против «безродных космополитов», «Культура и Жизнь», перечисляя «антипатриотов», отметила, что фамилия критика, подписывающегося e. Холодов, в действительности Меерович.
Это был как бы пробный шар. Немного времени спустя «Литературная Газета» (от 12-го февраля) раскрыла Яковлева-Хольцмана и Мельникова-Мельмана. В течение февраля печать жевала Мееровича и Хольцмана. В марте этого оказалось уже недостаточно. 6-го марта 1949 г. «Комсомольская Правда» открыла Ясного-Финкельштейна, Викторова-Злочевского, Светлова-Шейдлина (Бор. Иванов и Е. Родиков, «Буржуазные космополиты в спортивной литературе», «Комсомольская Правда» от 6-го марта 1949 года.). Тремя днями позже «Литературная Газета» в цитированной уже выше статье Л. Дмитерко, посвященной украинским делам, разоблачила Бурлаченко-Бердичевского, Жаданова-Лифшица, Гана-Кагана, Мартича-Финкельштейна, Стебуна-Кацнельсона, Санова-Смульсона.
244
«Об одной антипатриотической группе театральных критиков», «Правда» от 28-го января 1949 года.
245