В свое время Таль участвовал в подобном опыте. Его противнику, посредственному шахматисту, внушили, что он — Морфи! Для начала партнер Таля потребовал за партию гонорар! Затем приступили к игре, и Талю пришлось немало потрудиться, чтобы одолеть новоявленного гения.
Подобная связь существовала и у Зухаря с Карповым — напомню, что правилами ФИДЕ это запрещено. Связь эта тем прочнее, чем меньше расстояние между врачом и медиумом. Очень важно поддержать ее иногда во время игры — скажем, взглядом друг на друга.
А возможна ли поддержка на большем расстоянии — вне зрительной, пусть даже односторонней, связи? Я имею в виду телепатию, и тут мы уже попадаем в область парапсихологии. Пока это научный или, точнее сказать, военный секрет. В супердержавах — СССР и США — этим вопросом занимаются очень серьезно, но результаты публикуют неохотно... Что ж, если такая сила существует — тут уже правила ФИДЕ бессильны! Как бы то ни было, парапсихологическая связь во много раз менее действенна, чем прямая, психологическая, между врачом и его подопечным. При этом чем меньше помех вокруг, и особенно спереди, тем выше эффективность.
Примерно так же обстоит дело с отрицательным влиянием, причем ничто так легко не передается на расстояние, как заряд ненависти! Но депрессирующее воздействие даже такого пучка энергии все равно лишь едва ощущается человеком, на которого он направлен.
Другое дело, когда вы видите, откуда эта энергия исходит! Тут мы снова попадаем в сферу чистой психологии. Не случайно Зухарь пытался использовать любую возможность встретиться со мной лично: подкарауливал меня у входа в игровой зал, посещал все официальные и неофициальные приемы, если я должен был там присутствовать, наведывался и в мою гостиницу...
Забегая вперед, отмечу, что в качестве парапсихолога Зухарь выступил на матче неудачно, зато его психологическая активность дала отличные результаты. Приведу статистические выкладки: в присутствии Зухаря близ сцены Карпов выиграл 5 партий, а проиграл одну, в его отсутствие — счет 4:1 в мою пользу!
А. Рошаль: «Смехотворное подозрение в «гипнотизерстве» (ТАСС, «Советский спорт» и т. д.). Спустя годы с подобной точкой зрения решительно не согласился Карпов:
«...С поразительными откровениями выступил (в 1987 году.— Ред.) всемирно знаменитый парапсихолог Дадашев, который, как выяснилось, активно помогал Каспарову из зала во всех предыдущих матчах. Не на всех партиях: он появлялся лишь в критические моменты и неизменно содействовал выигрышу Каспарова, впрямую влиял на результат решающих партий.
...Я узнал об этом только от него самого, когда он пришел ко мне незадолго до матча в Севилье и покаялся во вмешательстве в наш спортивный поединок. «Я не творил вам зла,— уверял он.— Я только помогал Каспарову. Вы же понимаете — это совершенно разные вещи... Но вам я не вредил. Поверьте! Наш профессиональный кодекс не позволяет этого».
...Я вспомнил его. Да, это он. Он был там на этих партиях. Пронзительный, даже сверлящий взгляд. Помню. Причем особенно ярко мне теперь припомнилось его навязчивое, назойливое присутствие на последней партии второго матча— на той партии, после которой я потерял звание чемпиона мира. Значит, господин профессор, говорите, что только помогали Каспарову, а мне старались не мешать? Ну-ну, очень интересно» («Сестра моя Каисса»).
Еще раз подчеркну: все же главное, почему я стремился удалить Зухаря,— не его попытки воздействовать на меня, а его очевидная связь с Карповым! В письме от 5 августа Батуринский ссылался на использование психологов во многих видах спорта. Но ни в гимнастике, ни в баскетболе, ни тем более в футболе спортсмены во время игры не связаны с психологом, а здесь, вопреки всяким правилам, эта связь поддерживалась.
Но что-то же все-таки случилось во время 11-й партии, так слабо проведенной Карповым? На что он жаловался безмолвному советскому читателю?
Прошу прощения у шахматистов, которые не верят в этот «бред» (когда я сказал Портишу, что он в конце матча со Спасским стал жертвой гипноза, Лайош ответил: «Да нет, это все ерунда!»), с одной стороны, и у специалистов развивающейся науки парапсихологии, с другой,— за свою гипотезу. (У кого я не собираюсь просить прощения, так это у почтенного жюри! Выслушав многократные протесты и письма-свидетельства, оно заявило, что умственных помех для шахматистов не существует!)
Итак, в 7-м ряду находился Зухарь, а в 5-м — никому пока не известный мой помощник Бергинер. Таким образом, в этот день Зухарь был как бы парализован — его контакт с Карповым был чисто внешним. Карпов играл быстро, даже быстрее обычного, но в его игре не было на сей раз ни глубины, ни тактической дальнозоркости. Как пошутил один обозреватель, чемпион играл так быстро для того, чтобы у него осталось время подумать о допущенных ошибках...
Что ж, если возможна мысленная передача некоей субстанции на расстояние, то вполне возможны и аналогичные методы не допустить эту субстанцию до объекта!
Соперник больше не повторил своей ошибки. Нарушив словесное джентльменское соглашение, Зухарь со следующей партии снова сел в 4-й ряд. Моего же психолога быстро распознали и, используя громадное численное превосходство в зале, окружили «теплом и заботой». Работать эффективно он уже не мог. Мне стало ясно, что в этой обстановке Бергинер бесполезен, и после 14-й партии он уехал.
Начиная с этого момента советские с помощью Кампоманеса стали вводить полицейскую систему слежки в зале. Каждый зритель, покупая билет, должен был предъявить удостоверение личности. «Подозрительные», допущенные в зал, оказывались под бдительным оком советской и филиппинской охраны. Зухарь, дабы его не отвлекали, всегда был окружен своими. Во время 17-й партии двое граждан Гонконга — муж и жена — заняли было места вблизи советского мага, но их затолкали кагэбэшники. В разгар партии, опасаясь получить серьезные травмы, супруги были вынуждены покинуть зал.
* * *
Партии идут одна за другой, своим чередом. И заседания жюри тоже идут, без перерывов. Поднимается то один, то другой вопрос. Противник очень активен. Мало того, что меня лишили флага,— меня хотят лишить вообще всякой защиты. Советские стремятся доказать, что моя группа не может называться «делегацией Швейцарии», а руководитель группы не имеет полномочий представителя Швейцарской шахматной федерации. Они возмущены письмом фрау Лееверик по поводу 8-й партии. В ответ на него они выпускают целый меморандум под претенциозным заголовком «Шахматный матч на Филиппинах — не полигон для холодной войны», где заявляют, что фрау Лееверик «пытается помешать укреплению дружбы и культурного сотрудничества между странами», и обвиняют ее в антисоветской пропаганде. Обратите внимание — ее, а не меня, хотя это мое письмо! А что они могут со мной сделать, особенно во время матча?! Она — мой рупор! Значит, если ее удалить из жюри, то станет тихо! Так, к сожалению, вскоре и случилось...
О, антисоветская пропаганда — это тяжкое обвинение в устах советских! И снова хочется спросить: что же все-таки такое антисоветская пропаганда? Все эти трюки — с моей семьей, с флагом, с Зухарем, все эти бесчисленные нарушения-«уточнения» правил ФИДЕ — или обнародование этих трюков в печати?! Ведите себя по-человечески, господа-товарищи, и не будет вам никакой «пропаганды»!
В Швейцарию посылается настойчивая телеграмма — уточнить полномочия фрау Лееверик. Приходит ответ: да, все правильно, Швейцарская шахматная федерация дала полномочия руководителю группы Корчного. Правда, Швейцария — нейтральная страна, и она не может нести ответственность за политические заявления фрау Лееверик. Но в остальном федерация поддерживает ее действия.
Увы, это был не последний запрос в Швейцарию. Председатель жюри Лим Кок Анн, который к тому времени превратился уже в откровенную марионетку Кампоманеса, продолжал муссировать этот вопрос.
Как называть нашу группу — «швейцарская делегация» или как-нибудь иначе? Этот вопрос тоже не раз обсуждался на жюри. Но разве он заслуживает такого внимания? Еще бы! Советские настояли, чтобы их группа называлась «советской делегацией», а наша — какой угодно, только не швейцарской! Ясно: с одной стороны — делегация, а с другой — какой-то сброд! Этому сброду — никаких прав!