Офис, где Рейли вел деловые операции, находился в Нью-Йорке по адресу Бродвей-120. На верхнем этаже этого дома располагался фешенебельный банкирский клуб, где собирались Шифф, Морган, Кан, Варбурги, Барух, Маршалл, Гугенгейм и прочая подобная публика. А в одном кабинете с Рейли работал его компаньон Александр Вайнштейн. Тоже приехавший из России, тоже связанный с британской разведкой — и устраивавший в Нью-Йорке сборища российских революционеров. Ну а брат Александра, Григорий Вайнштейн, был владельцем газеты “Новый мир” — где сотрудничали Бухарин, Коллонтай, Урицкий, Володарский, Чудновский. А редактором газеты по приезде в Америку стал Троцкий. Мало того, по указанному адресу, Бродвей-120, располагалась банковская контора Вениамина Свердлова, и они с Рейли были закадычными друзьями [173]. Не слишком ли много “совпадений”, как вы считаете?
Уж конечно, имея стольких “общих знакомых”, британский резидент Вайсман попросту не мог пройти мимо фигуры Троцкого. Известно, что им был разработан особый план “Управление штормом”, согласно коему следовало влиять на события в России через “своих” людей. Позже Вайсман напишет труд “Разведывательная и пропагандистская работа в России”, где уклончиво упомянет, что “один из наших американских агентов, очень известный интернациональный социалист,… был сразу же принят большевиками и допущен на их собрания” [173]. По всем признакам под характеристики этого “интернационального социалиста” подходит только один человек. Лев Давидович Троцкий.
Словом, в заговоре против России были задействованы самые различные силы и структуры, зачастую не знавшие друг о друге или считавшие друг друга противниками. И можно отметить одну многозначительную особенность Февральской революции — она стала полной неожиданностью и для большевиков, и для немцев, и для думской оппозиции [100, 150]. Потому что те, другие и третьи способствовали раскачке страны и подрыву устоев власти, но саму революцию не делали ни большевики, ни немцы, ни либералы-думцы. Зато в ней активно поучаствовали дипломаты и спецслужбы Англии и Франции. Заговорщики, готовившие переворот, были тесно связаны с послами этих держав Бьюкененом и Палеологом.
Определяющим фактором стало и то, что у антироссийской “закулисы” имелись агенты и эмиссары не только в Думе, не только в оппозиционных политических партиях. “Оборотни” действовали и окружении Николая II. Но отнюдь не царица, не Распутин, не “заговор генералов” во главе с Алексеевым. Все это — “версии прикрытия”. Сплетни о “немке-царице”, о влиянии на царя Распутина широко распространялись заговорщиками, оппозиционерами и иностранцами, чтобы подорвать авторитет императора и монархии. И точно так же, как после теракта в Сараево была запущена версия про полковника Артамонова, так после Февраля была сфабрикована история о “военной ложе” и Алексееве. Характерно, что озвучили ее сами масоны-заговорщики, Львов и Гучков, опорочив таким способом память Алексеева, отомстив ему за попытки противодействовать им, за комиссию Батюшина и т. д. Ну и, разумеется, отвлекая внимание от истинных теневых участников операции.
А они были. Например, министр финансов Петр Барк. “Финансовый гений”, с 1914 г. ухитрявшийся заключать с союзниками договоры о кредитах, но на странных и крайне невыгодных условиях. Займы требовалось “обеспечивать” отправками в Англию русского золота. По этим договорам за время войны было вывезено золота на 640 млн руб. — и поневоле напрашивается мысль, не это ли золото после “отмывок” в Британии, США, Германии и Швеции шло под маркой “германского” на финансирование революции? Кстати, когда Троцкий очутился в Испании в тюрьме и с пустыми карманами, хлопотал за него (по донесениям французской разведки) и передал деньги на проезд в Америку Эрнест Барк, племянник российского министра.
По протекции Петра Барка 2 января 1917 г., буквально накануне революции, впервые в России было открыто петроградское отделение американского “Нэшнл Сити-банка”. А первым клиентом стал один из главных заговорщиков, Терещенко, получивший кредит в 100 тыс. долл. Исследователь русско-америкнских финансовых отношений С.Л. Ткаченко с удивлением отмечает, что кредит в истории банковского дела был совершенно уникальным: без предварительных переговоров, без указания цели займа, обеспечения, условий погашения. Просто дали крупную сумму наличной валюты, и все [177].