Дюрас, Маргерит (1914—1996) — французская писательница, драматург и кинорежиссер. — Примеч. переводчика.
го возраста. Покончил с собой и Хемингуэй: ни Нобелевская премия, ни удивительная жизнь не избавили его от глубокого чувства экзистенциальной пустоты. Что же касается Маргерит Дюрас, талантливой, волнующей, возносимой до небес своими любовниками, то она разрушила себя алкоголем. Ни талант, ни слава, ни власть, ни деньги, ни обожание женщин или мужчин не делают жизнь проще.
Тем не менее существуют счастливые люди, живущие гармонично. Чаще всего они уверены в том, что жизнь щедра. Они умеют ценить свое окружение и простые повседневные радости: пищу, сон, безмятежность природы, красоту города. Они любят придумывать и создавать, идет ли речь о материальных предметах, проектах или отношениях. Этих людей не объединяет тайное знание или принадлежность к общей религии. Их можно встретить в любом уголке земного шара. Кто-то из них богат, кто-то нет, одни женаты, другие живут в одиночестве, у кого-то есть особые таланты, кто-то — совершенно обычный человек. У каждого из них были неудачи, разочарования, сложные моменты в жизни. Никто от этого не застрахован. Но в целом они гораздо лучше справляются с жизненными невзгодами. Кажется, что эти люди обладают особой способностью держать удар в несчастьях, придавать смысл своему существованию, словно бы находясь в более тесной связи с самими собой и с другими людьми, а также с той жизнью, которую они выбрали для себя.
Что позволяет достичь такого состояния? За двадцать лет учебы и медицинской практики, главным образом в крупных западных университетах, а также среди тибетских целителей и индейских шаманов, я выявил несколько ключевых позиций, которые принесли реальную пользу моим пациентам и мне самому. К моему великому удивлению, они не имеют ничего общего с тем, что мне преподавали в университете. Прежде всего нет и речи ни о лекарствах, ни о психоанализе!
Переломный момент
Ничто не готовило меня к этому открытию. Моя медицинская карьера началась с исследовательской работы. После учебы я на пять лет отстранился от мира врачебной практики, чтобы понять, каким образом нейронные сети порождают мысли и эмоции. Степень в нейробиологии я получил под влиянием профессора Герберта Саймона, самого выдающегося из всех социологов, когда-либо удостоенных Нобелевской премии, и профессора Джеймса МакКлелланда, одного из основателей теории нейронных сетей. Основные тезисы моей диссертации были опубликованы в Science, авторитетном журнале, в котором любой уважающий себя ученый хотел бы однажды увидеть свои труды.
После строгого научного воспитания мне было непросто приступить к клинической работе, чтобы стать практикующим психиатром. Врачи, в среде которых я должен был набираться опыта в своей специальности, казались мне чересчур склонными к эмпирике, а их суждения — слишком расплывчатыми. Они в большей степени интересовались практикой, чем научной базой. У меня складывалось ощущение, что теперь я изучаю одни лишь рецепты (при такой-то болезни сделать такое-то обследование и применять медикаменты А,
В и С в таких-то дозах в течение стольких-то дней). Я считал это занятие слишком далеким от постоянного поиска нового и математической точности, к которым так привык. Однако я успокаивал себя тем, что лечу пациентов в самом лучшем отделении психиатрии Соединенных Штатов, наиболее ориентированном на научные исследования. Из всех отделений медицинского факультета Университета Питтсбурга именно наше получало больше всего бюджетных средств на исследования, опережая даже такие престижные отделения, которые специализировались на трансплантации сердца и печени. С некоторым высокомерием мы считали себя «учеными-клиницистами», а не простыми психиатрами.
Некоторое время спустя я получил от Национального института здоровья и различных частных организаций финансирование, которое позволяло основать лабораторию по исследованию психических расстройств. Будущее не могло быть более радужным: я мог вдоволь удовлетворять свою жажду знаний и деятельности. Однако совсем скоро некий приобретенный опыт заставил меня пересмотреть мои представления о медицине и изменить свою профессиональную жизнь.
Вначале я отправился в Индию, чтобы работать с тибетскими беженцами в Дхарамсале, городе, где расположена резиденция далай-ламы. Там я увидел в действии традиционную тибетскую медицину, которая ставит диагноз «расстройство» путем долгой пальпации пульса на запястьях обеих рук и изучения языка и мочи. Эти врачи применяли лишь иглотерапию и травы. При этом они лечили целую гамму хронических заболеваний с не меньшим успехом, чем западные медики. С двумя важными отличиями: лечение имело меньше побочных эффектов и стоило гораздо дешевле. Размышляя о своей практике психиатра, я понял тогда, что и мои собственные пациенты в основном страдали от хронических заболеваний: депрессии, тревожных состояний, маниакально-депрессивного психоза, стресса... Впервые я усомнился в высокомерном отношении к различным видам традиционной медицины, которое мне внушали в годы моей учебы. Было ли оно основано на фактах — как я всегда думал — или просто на неосведомленности? Западной медицине нет равных в лечении острых заболеваний, таких как пневмония, аппендицит и переломы костей. Но она далека от совершенства в том, что касается хронических заболеваний, включая тревожные расстройства и депрессию...