Когда мы оторвались друг от друга, Малдер продолжал слушать мои мысли. Мои страхи. Мои желания. В ту ночь он познал меня целиком.
— Они нашли тебя, Скалли, и скоро будут здесь. — Услышав эти слова, я немедля вскочила: Малдер, уже одетый, сидел на краю кровати. — Я люблю тебя. И попрошу Скиннера о тебе позаботиться. Оставайся с ним. Я слушал всех: здесь нет никого надежнее него. Он не даст тебя в обиду, но… ты ему нравишься, Скалли. Делай, что он скажет, хорошо? Я приду за тобой, как только смогу. А до того времени — просто постарайся выжить. Любой ценой. Неважно, какой. Я не стану задавать вопросов.
Тысяча мыслей наводнили мой разум. Нет, не бросай меня… Беги, Малдер, главное — чтобы они тебя не поймали… Возьми меня с собой… Я не хочу оставаться со Скиннером, я хочу быть с тобой… Я сама могу о себе позаботиться… Когда… когда ты сможешь вернуться? Быстрей, уходи быстрей… Я тоже люблю тебя, Малдер… Пожалуйста…
Но он уже ушел: из коридора до меня донесся звук его затихающих шагов. Я побежала за ним, надеясь догнать, и услышала, что Малдер говорит со Скиннером.
— Позаботьтесь о ней, сэр. Я уже знаю, что происходит с женщинами снаружи, и не хочу, чтобы Скалли оказалась на их месте. Я сделаю все, чтобы пришельцы до вас не добрались, но благополучие Скалли — ваша ответственность. Только ваша. Не позволяйте никому… Берегите ее, сэр.
Судя по его следующим словам, Малдер услышал мои мысли.
— Прости, Скалли. Иди обратно, это лишнее для твоих ушей. Выживай. Никаких вопросов.
Вернувшись в промозглую комнату, я легла на все еще влажную простынь и, свернувшись калачиком, тихо заплакала. Где-то в конце коридора лязгнула двадцатитонная дверь, а потом с гулким стуком закрылась.
***
Отнюдь не в кости играет Бог со Вселенной, а ведет неописуемо сложную игру, которую сам же и придумал. И если взглянуть на это с точки зрения других участников (то есть просто нас всех), то она гораздо больше напоминает разновидность покера, в который играют при неограниченных ставках в абсолютно темной комнате перевернутыми картами, причем с крупье, который вообще не объяснил вам правил и все время загадочно улыбается.
Нил Гейман и Терри Пратчетт
***
Мы останавливаемся за каким-то зернохранилищем, чтобы перекусить и дать непоседливому мальчишке размять ноги. Я спрашиваю, как его зовут, а Малдер тем временем огромным охотничьим ножом режет для ребенка яблоко, предварительно счищая кожицу. Так всегда делала моя мать. Он в ответ только пожимает плечами, не сводя с меня своих больших, слишком взрослых зеленых глаз.
— Просто Малыш, — отвечает Малдер, а тот кивает, так и не издав до сих пор ни единого звука. Впрочем, Малдер, кажется, и без слов прекрасно понимает, что нужно мальчику (и мне), хотя, на мой взгляд, с количеством еды, которую он пытается скормить мальчишке, вышел явный перебор. Прихватив ружье, Малдер исчезает в высокой траве, перемежающейся редкими рядами кукурузы. Примерно через двадцать минут звучит выстрел, и в траву падает огромный гусь. Наш будущий ужин.
— Не бойся, он тебя не обидит.
Стало быть, мальчик все же не немой. Надо же, а я уж думала, что умение говорить превратилось в утраченное искусство. Его слова — неторопливые, взвешенные — этому ребенку явно не по возрасту и сразу воскрешают у меня в памяти Гибсона Прайса.
— Он везет тебя в безопасное место. Ты ему нравишься.
— Ты что, слышишь мысли, как он? — спрашиваю я, и мальчик в забавном, по-детски преувеличенном жесте кивает головой, прямо как настоящий четырехлетка. Самодовольная ухмылка появляется у него на губах, а в глазах загорается шаловливый огонек. Этот ребенок очень напоминает мне кого-то из Прошлого…
Малдера. Он напоминает мне Малдера.
Это его сын.
Второй малыш и младенец — дети Крайчека или еще какого-нибудь мужчины, но этот ребенок — определенно сын Малдера.
Малдера и той шлюхи.
Второй выстрел, и еще одна птица шлепается о землю. Малдер, судя по всему, голоден. Вернувшись, он закидывает жирных гусей в багажник машины, и мы вновь трогаемся в путь. На запад. Все дальше и дальше.
***
История ученого, который живет верой в силу разума, походит на дурной сон. Взобравшись на горы незнания, он, кажется, вот-вот вскарабкается на самый верх высочайшего пика, но, преодолев последнее препятствие, встречает там богословов, которые сидят на этой вершине уже несколько веков.
Роберт Ястров
***
Первой проблемой, настигшей обитателей бункера, стала смертельная скука. Делать было совершенно нечего, дни уныло тянулись один за другим, перетекая в недели, а потом — в месяцы. Фрохики готовил, Скиннер и Байерс следили за генератором и станцией водоснабжения, но все остальные категорически не знали, куда себя деть. Я попыталась поначалу делать работу на кухне, но после первого же раза была отстранена по итогам анонимного голосования. С ума сойти, до чего же мне «повезло» — оказаться запертой в одном бункере с Ньютом Гингричем и Пэтом Робертсоном (4). Неужто Скиннер не мог отыскать кого-нибудь поинтереснее? Где бы Малдер ни был, он наверняка по полу катался от смеха.
Лэнгли пытался настроить ноутбук и подключиться к местной допотопной системе связи, но так и не обнаружил сигнала. Больше не существовало сетей, к которым мог бы подсоединиться модем, не осталось ни одной станции общественного или кабельного телевидения. Но вскоре Лэнгли умудрился починить старое любительское радио. Каждую свободную минутку Стрелки перебирали частоты в поисках хоть каких-нибудь признаков жизни — прямо как проект SETI (5), а я частенько составляла им компанию и, изнывая от скуки, уныло вслушивалась в помехи. В один прекрасный день я по обыкновению сидела вместе с парнями и предавалась мечтам, когда внезапно услышала крик Лэнгли:
— Это же Рэнди! С вас, говнюки, миллион долларов!
Сквозь треск послышался мужской голос:
— Вот он, прямо здесь, я его использовал в качестве туалетной бумаги…
Джеймс Рэнди (6). Знаменитый скептик. Мой герой и заклятый враг Малдера. Это его голос сейчас доносился из динамиков — наша единственная связь с миром, оставшимся за этими взрывозащитными дверьми. Из радио лился голос Джеймса Рэнди, а я сидела за завтраком рядом с Пэтом Робертсоном, накануне проиграв Ньюту Гингричу в пятикарточный стад (7) последнюю пластинку жвачки. Да, у Бога определенно своеобразное чувство юмора…
По словам Рэнди, пришельцы, кажется, уже собрали все образцы «хомо сапиенс», которые намеревались взять с собой. Летающие тарелки исчезли, а вместе с ними — безликие повстанцы. Крупные города лежали в руинах, и Рэнди со времен Прошлого так и не встретил пока ни одного живого человека. Когда началось вторжение, он плыл на лодке вместе со своей собакой и две недели спустя вернулся на берег, где и обнаружил, что ни его дома, ни семьи больше нет. Они остались вдвоем — он и его старый пес – и, обустроившись в башне маяка у океана, терпеливо ждали.
И тут же, сама собой, родился вопрос: сидеть и дальше в бункере или выйти наружу? Скиннер и Стрелки проголосовали за то, чтобы остаться, но все остальные мечтали скорее выбраться оттуда. Меня вообще никто не спросил: общество в тот момент уже менялось.