Итак, местные, то есть русские, в большинстве своем на все вышесказанное, то есть на свое здоровье особо внимания не обращали, а вот пришлые с Кавказа и Средней Азии за редким исключением, как правило, инстинктивно чувствовали опасность, исходящую от таких скамеек. Они, как бы не устали, не садились на них, предпочитая мучиться, но не подвергать риску охлаждения важнейших органов человеческого организма. И если кавказцев происходящее в зале совсем не шокировало, то узбек… Узбек заметил, что так же не стал садиться на железо, а, достав из своей большой дорожной сумки маленький матерчатый складной стульчик и пристроившись у стены, уселся на него некий пожилой русский, внешне почти не отличающийся от своих ровесников-соплеменников. По всему он специально взял с собой этот стульчик, только чтобы не сидеть на железе. Узбек не посчитал себя вправе объяснять всем этим мужчинам, женщинам, парням, девушкам, матерям… в чем опасность такого вот «сидения». Он подошел к пожилому, поняв, что он-то как раз в курсе этой нехитрой житейской мудрости:
– Извините, уважаемый. Можно вас спросить?
Пожилой с явным неудовольствием оторвался от своего айфона, в котором он что-то сосредоточенно искал и хмуро снизу вверх посмотрел на излучавшего вежливость и доброжелательность «гастера». Видимо искренность той доброжелательности удержало пожилого от раздраженной реакции типа: Чего тебе «чурек» надо? Я не работодатель и по этой причине на работу тебя не возьму, на постой я тебя тоже не пущу, да и вообще ты мне мешаешь, у меня своих забот полон рот… Потому, он без грубости но с сарказмом изрек:
– Попробуй спроси, только покороче, а то моя электричка вот-вот подойдет.
– Я никак здесь у вас понять не могу, неужели все эти люди не знают, что на таких холодных скамейках даже летом сидеть нельзя, а сейчас и так холодно. Вот вы это понимаете и маленький стул с собой взяли, чтобы на холодном железе не сидеть. А они все, разве этого не знают? А у молодых ведь там… все отмерзнуть может. Ведь девушки потом… они ведь родить детей не смогут, и у парней… это самое… тоже не смогут. У нас с малых лет родители учат, на железо, на камни, если холодные, никогда ни садиться, ни ложиться нельзя. А здесь, у вас разве этому не учат? И кто эти скамейки железные здесь поставил… да они же… – узбек стал в уме подбирать подходящие слова, но видимо так и не вспомнил, как они звучат по-русски. Вместо этого он вновь стал приводить примеры.
– Все мы, которые с юга, все это понимаем и сами на холодное не сядем и детям своим не позволим. А тут, мать садится и детей рядом сажает. О себе не думает, хоть о детях подумай. Я вот что вас спросил, уважаемый. Меня здесь не послушают, а вы человек уже не молодой, местный… Скажите этим людям, что нельзя сидеть на таких скамейках, пусть о детях своих подумают…
Пожилой русский смотрел на узбека… теперь уже он смотрел на него с изумлением. Он не мог понять, что этому по всему бесправному гастеру вдруг стало жаль этих в основном недобро к нему настроенных русских, что ему не все равно на чем они сидят, что морозят свои задницы? Сначала он вроде что-то хотел ответить, но передумал. Вернее, одна фраза вертелась у него на языке. Когда узбек, не найдя слов как охарактеризовать тех, кто распорядился поставить эти скамейки, он сразу подыскал эти слова из «толщи» тоталитарного прошлого: вредители, враги народа. Но говорить это вслух он не стал, он вообще вдруг заспешил, встал, сложил свой переносной стульчик, уложил его в сумку и, наконец, сказал перейдя на «вы» и предельно вежливо:
– Извините, скоро моя электричка и мне пора идти, всех вам благ…
Пожилой поспешил вон из зала, а узбек растерянно смотрел ему в след. Да, он уходил, убегал от ответа… хотя до его электрички на самом деле оставалось не менее четверти часа и это время куда комфортнее было провести в хоть и плохо но все-таки отапливаемом зале ожидания, чем на промозглом ветру «гуляющим» по платформе. Он не хотел отвечать на этот естественный и весьма важный для южного человека вопрос, но совсем не существенный с позиции реалий русской ментальности. Ведь парой-тройкой предложений на него не ответить, пришлось бы объяснять столько всего, да и вряд ли бы узбек все это понял, и вовсе не от того, что он тупой или непонятливый. Просто, хоть он и родился, наверняка, еще в советские времена, но у его народа совсем иной генетический код, что и объясняет совершенно разные подходы к таким вроде бы простым понятиям как естественные человеческая потребность самосахронения.