Выбрать главу

Мы со Светой, как и весь стадион, громко аплодируем и кричим: «Ура!» На беговую дорожку вступает делегация Австралии, за ней Австрии. Мы горячо встречаем молодежь непокоренного Алжира, мужественно борющегося за свою национальную независимость. С песнями и танцами, в красочных костюмах проходят юноши и девушки Албании и Аргентины. И вдруг по стадиону прокатывается волна смеха, переходящего в хохот. Под звуки барабанов, прыгая и кривляясь, как обезьяны, идет Черная Африка. И хоть мы со Светой сочувствуем угнетенным неграм, но тоже не можем удержаться от смеха. Уважительными аплодисментами мы встречаем красивых и стройных посланцев дружественного нам Афганистана. Вдруг все присутствующие на стадионе встают и бурными аплодисментами приветствуют делегацию Венгрии.

Позднее в «Комсомолке» я прочитаю, что вместе с лучшими молодыми производственниками, артистами, спортсменами венгерская молодежь послала в Москву своих героев, которые особо отличились в борьбе с врагами народной Венгрии в дни прошлогоднего фашистского путча. Всего же, как писала эта газета, к нам приехало 34 тысячи юношей и девушек из 131 страны. 46 стран прислали молодых спортсменов, 3600 из них участвовали в спортивных соревнованиях. В Москве прошло 700 концертов, 21 художественный конкурс, 24 встречи по профессиям, 15 — по интересам и сотни встреч между делегациями. Почему я привожу газетные данные? Да потому, что я этого ничего не видел. Я работал на заводе и участвовал в концертах. Когда мне было бегать по Москве! Было и другое.

В один из дней, после работы, я выхожу из метро «Киевская» и, проходя мимо гостиницы «Днепр», слышу оклик. Из табачного киоска, высунув голову наружу, мне машет Димка Назаров. Он живет в нашем доме на втором этаже в четвертом подъезде. Я направляюсь к нему, но меня опережает какой-то парень. Он просит продать ему десять упаковок сигарет «Дукат». Произношение выдает в нем иностранца. Димка категорически ему отказывает. Парень поворачивается ко мне и на довольно сносном русском объясняет, что у нас, по сравнению с Англией, курево много дешевле. И у него будет прибыль, если он дома перепродаст эти сигареты. Я интересуюсь, откуда он знает русский. Парень объясняет, что его родители русские, то есть не совсем русские. Они евреи, но русские евреи. Он воспользовался фестивалем, чтобы побывать на их родине.

— Дим, — смеюсь я, — продай ты ему сигареты. Он русский, хотя и еврей.

— Ну, если русский, хотя и еврей, то ладно, — хохочет Назаров.

Я отхожу от киоска уже метров на десять, если не на пятнадцать, когда меня догоняет тот самый русский, хотя и еврей. В ответ на мою доброту он предлагает дело, которое позволит и мне заработать.

— А что за дело? — спрашиваю я.

— Вещи продать, фунты, доллары. Я — Джон, — представляется он. — Есть еще Гарри и два других человека. Вам пять процентов. Как вас звать?

— Гена, — представляюсь я. — Давай на «ты». Ты хочешь, чтобы я продал вещи, поменял доллары на рубли тебе и трем твоим корешам за пять процентов от прибыли? Я правильно понял?

— Да, — подтверждает Джон.

— Не выйдет, — заявляю я.

— Но это хорошая цена, — возражает англичанин.

— Знаешь что, прежде чем договариваться, давай посмотрим товар, — иду я на перемирие.

— Пошли в отель, — говорит Джон.

— Кто же меня туда пустит? Сделаем так. Ты со своими корешами жди меня здесь же у киоска часов в шесть. Я отвезу вас на хату к одной девочке. Там и посмотрим ваши шмотки, подумаем, как обменять доллары. Прикинем и цену моего труда.

— Хорошо! — одобрительно улыбается Джон.

Расставшись с англичанином, я сажусь на 2-й троллейбус и еду к Стопарику. Пока я толком не осознаю, что делаю, зачем еду к Лоре, но меня уже ведет что-то, не поддающееся сознанию, ведет и заставляет действовать.

Стопарик оказывается дома. Я, не раскрывая предысторию, говорю ей:

— После шести вечера будь дома. Я привезу четырех бобров. У них шмотки, валюта. Они англичане. Приготовь девочек, свои сумки, чемоданы. Когда повезете шмотки на место, распределите их между всеми, чтобы не вызывать подозрения. Здесь бобров стричь не станем, а то и нас заметут. Бабка, когда квартиру сдавала, твой паспорт смотрела?

— А она его у меня забрала, — пугается Лора.

— Чего ты? Он же все равно фальшивый, — успокаиваю ее я.

— А у меня другого нет, — говорит печально Стопарик.

— Вернет, когда комнату оплатишь. И на всякий случай запомни! Здесь англичане были, чтобы с девочками позабавиться. А вещички приносили как плату этим девочкам. Поняла?

— Поняла! — восторженно глядит на меня Лора.

— Я привожу бобров и сразу же ухожу. Дальше ты знаешь лучше меня, что делать. — И потом я говорю то, что родилось во мне сию секунду, чего не загадывал, о чем и не помышлял: — Бобров с валютой и шмотками доставите к девяти вечера в колхозную чайную, что у Дорогомиловского рынка.

Вечером в половине девятого я уже в чайной. Сажусь за столик и окидываю взглядом зал. Я здесь не был месяца три. А раньше на подмостках этого зала я появлялся частенько. Кира Николаевна, по прозвищу Сова, неплохо подготовила свое заведение к фестивалю. Все сделано под русский стиль. Стены и потолок расписаны сценками из сказок. Наличники и карнизы дверей и окон — резные. Обслуживающий персонал в национальных костюмах. Хорошо смотрятся в красных рубахах и сапогах официанты. Каждый из них работает у Киры Николаевны не менее чем десять лет. В войну они были нашими диверсантами или разведчиками. Сова не любит иметь дело с милицией.

Минут через двадцать появляются англичане с четырьмя привлекательными девахами. Каждый из этой компании несет небольшой чемодан или сумку. Они садятся так, чтобы я был у них на виду, и заказывают пирог с начинкой из баранины, копченую осетрину и квас. Едят они, чувствуется, с великим удовольствием. Впрочем, чуда здесь нет. Сова всегда держит отменных поваров, а пища готовится у нее только из свежих продуктов. Последнее вполне естественно, так как чайная и гостиница при ней — составная часть рынка. Вскоре подходят Чернокнижник с Кабаном. Я их известил о предстоящем деле где-то около восьми вечера. Они садятся за мой столик. Чернокнижник говорит:

— Покажите бобров.

Я киваю на столики, где разместились иностранцы:

— Видите, слева от вас. Их четверо. Сидят с нашими девочками попарно.

— Точно попарно. Я вижу, — кровожадно лыбится Кабан.

— Вы уверены, что они не пустые? — спрашивает Чернокнижник.

— На двести процентов! — отвечаю я. — Паковали их как раз те девочки, что сейчас с ними.

— Что, паковали эти самые девки? Ну вы артист! А что у них есть конкретно? — продолжает меня расспрашивать Чернокнижник.

— Обычный для иностранца набор: валюта и шмотки. Что еще может быть у них? Правда, у этих есть и более интересный товар, — на ходу придумываю я, — швейцарские часы и ковбойские колеса. С носка и пятки металлом отделаны. Вопросы еще есть? — привстаю я за столом.

— Пока нет. Ну и нюх у вас, Волк, позавидуешь, — растягивая слова, выносит заключение Чернокнижник.

— Тогда я линяю. Я свое дело сделал, — заявляю я.

— Опять линяешь?! — взрывается Кабан.

— Я в свидетелях не хожу. Я не Ундол, со мной такие штучки не пройдут. Сам ляжешь. А твой процент с товара мне достанется, — сквозь зубы цежу я.

— Не психуй, Волк, и ты, Кабан, осади. Чего не бывает, — успокаивает нас Чернокнижник. — Но в этот раз, Волк, вам придется остаться. Мы не знаем этого заведения. Не знаем, как к нам отнесутся, если мы будем стричь здесь бобров, а вы в нем свой. Сову, хозяйку, лично знаете. С ее младшим братом в школе номер пятьдесят пять за одной партой сидели. Оркестр ваш здесь играет, вы поете и пляшете. Не так ли?

— Вы меня не поразите своей осведомленностью, — заявляю я. — Такую информацию обо мне вам любой пацан с нашего двора даст. Насчет заведения, то мне до фонаря было, какое. («Вот сволочь, всего час у него был, а он успел все вынюхать! Идиот! И вынюхивать не надо было. Кабан же все знает!» — ворчу я зло про себя.) А касательно того, как к вам отнесутся здесь, то на это я не подписывался.