Я представил голую Лилю на кровати в моей московской квартире… в Сбербанке осталось почти двести тысяч евро… шумный надёжный простой город… телефоны, посты ГАИ, огни рекламы, гул машин, бесконечные пробки, ночные рейсеры возле МГУ… недосягаемая волшебная мечта. Я застонал.
Лиля! Она меня спасёт! Только она! Она знает, что я простил её за карту и не требовал её наказать. Она хочет уехать отсюда, мы уедем вместе!
Вместе. Ей нужны деньги, я помогу ей, она поможет мне. Она сделает всё для меня, я сделаю всё для неё. Лиля меня спасёт!Поскуливая от острой боли, я ковылял вдоль белых заборов-дувалов, крался в центр города, над пустыми улицами сияла круглая луна. Ночной воздух наплывал слоями, тёплые запахи цветов сменялись горным холодком.
Древние фонари в жестяных перевернутых воронках качались над перекрестками, в смешанном свете луны и фонаря переливающаяся под ветерком листва карагача казалась мертвенно-бледной как рыбье брюхо.
Сторожа я увидел издалека, он шел по улице упругой спортивной походкой, постукивая палкой по дверям и напевая.
Я сполз в канаву, прижался к стволу дерева. «Дерево» – «дарахт», – вспомнил я.
В ледяной воде ломило ноги, распухшая горячая правая приятно остывала, левую – под которой всего несколько часов назад лежала карта на двести тысяч евро – сводило невыносимо.Сторож скрылся из глаз, я вылез из канавы. Миновал перекрёсток, вышел на банковскую площадь и не поверил своим глазам.
На левом крыле банка, там, куда мы принесли обменять на афгани валюту, снятую с двух карт – не было вывески, не было придорожного штендера, не было таблички с курсом валют, не было даже занавесок на окнах.
Мёртвые пустые глазницы окон на плоском фасаде. Холодное сияние луны, как свет люминесцентных трубок в безлюдном больничном коридоре с отбитым кафелем, цвирканье и скрип насекомых, как щелчки реле.
Я стоял и смотрел. От мокрых бинтов к животу тянуло холодом, как будто стою по пояс в ледяном арыке.
Просто и элегантно.
Как котят.
Без всякой хаомы.
Сами сняли наличные с карты, сами принесли в обменный пункт и отдали.
Как же так.
А если бы мы уехали?! А если бы поехали менять в Душанбе… Аюп ведь разрешил?.. Нет. Нас назначили жертвами сразу, ещё в Москве. Ещё в Москве.
Мы просто облегчили им задачу.
Я облегчил. Заочковал. Не пришлось трудиться нас мучить, узнавать пароль, мы всё сделали сами.
Зачем Аюпу этот спектакль?
Какая разница.
Может, нужны были чистые деньги на счету?.. Мы сняли деньги с карты, сами отдали в кассу.
Может, в собственных глазах и по мнению жителей Аюп должен быть справедливым и карать только за обман.
Может, просто хотел накормить духов. Духи. Арвохъ.
Какая разница. Неважно. Рваться с расспросами к Аюпу или Мушкалишо я не буду.Ничего, ничего… Дождаться утра, найду Лилю… Лиля поможет.
Двое мальчишек убирали стулья с обзорной площадки, подметали перед боулингом. Зелёный свет луны, на площадке пусто. Шелест чинар, крики птиц, глухие хрипы и стоны ночных зверей.
Десять долларов.
Подставив плечи, повели меня на ночлег, услужливо распахнули дверь.
Боковая пятиметровая подсобка в боулинге, щётки, тряпки, на полке пыльные шары с вдавлинами-ноздрями, огромное, почти до пола, окно смотрит прямо на площадь. На полу грязная кошма и грубое одеяло-попона.
Стандартная опция.
Мальчишки, кланяясь, вышли, я разулся, одежду снимать не стал. Упал на кошму и мгновенно уснул. Без сновидений, без мыслей, без кошмаров.Проснулся от луча солнца, смягчённого тёмным стеклом, огляделся вокруг, потряс головой, вспомнил.
Откинул одеяло, сел, посмотрел в окно.
Через площадь шли Тощая с Лилей, смеялись, шаркали тапками без задников – мне показалось, что я вижу розовые Лилины ноготки.
Удача!
Я метнулся обуваться, распухшая багровая нога не влезала в ботинок. «Голеностоп» – вспомнилось спортивно-медицинское слово.
Затянул потуже тряпки, поднялся и замер. От фонтана прямо на меня шёл Мушкалишо, перед ним бежали ночные мальчишки, на ходу оборачиваясь, что-то объясняя и показывая руками в сторону боулинга.
В мою сторону.Я присел. Так я видел только ноги. Быстро приближающиеся ноги. Длинные мужские и две пары мелких. И за ними – головы на газоне. Шесть буро-коричневых и одна, с краю, розово-красная. Розово-красная подёргивалась и чуть заметно шевелилась.
Где-то читал!., помню… да, читал!., откусить себе язык… мгновенная смерть. Я высунул язык и укусил, боли не было, только слегка заломило за ушами.
Разжал челюсти, их силы не хватило даже прокусить кожу. Впился себе в запястье. Перегрызть вены проще.