– Почему на некоторых деревьях в садах ленточки? – спросил я. – Там, где в доме невеста и скоро свадьба. Таков старый обычай, – ответил Аюп и развёл руками, будто извиняясь.
По-русски он говорил хорошо. С падежами, конечно, не справлялся, и непривычно чётко расставлял ударения; гласные подчёркивал вытянутыми губами и горлом, выделял букву «о», иногда растягивая её как «оу», вместо «ш» кое-где вставлял «ч». Непохоже на остопиздевший москвичам кавказский выговор: чеченцы с дагами шипят и скрежещут, то и дело срываясь на угрожающее рычание, речь же Аюпа, наполненная гулкими гласными, напоминала клекотанье большой птицы.
Мы въехали на возвышенную площадь с остатками крепостных стен, машина остановилась. Водитель выскочил, распахнул дверь передо мной, Аюп, поклонившись, помог выйти Серёге.
Площадь удивительно походила на смотровую площадку перед Московским Университетом – как если б мы подъехали к баллюстраде со стороны главного здания.
Только вместо реки и Лужников – нереальная панорама горного хребта, а на площадке вместо матрёшечников – кафешечные столики и навесы. Прозрачный воздух, пропитанный ароматами цветов, лепешек и жареной баранины дрожал и переливался снизу доверху.
В Москве, когда в длинной пробке стоишь, вперёд смотришь – тоже по типу этого слоями воздух струится. Выхлопы из глушаков.
Мы шли между огромными клумбами и цветниками, водяная пыльца фонтанов, приятно освежая, падала на плечи, мгновенно высыхала под жарким солнцем. Пацаны носились по асфальтовым дорожкам, катались на роликах и велосипедах, аккуратно объезжали миндальные деревья в розово-белом цвету, под развесистыми широколистыми чинарами сидели старики в галошах и высоких разноцветных носках-джурабах, молодые мамы с колясками. Всё как у нас, только мамы не в мини, а в ало-зелёных шароварах с халатами.Наш путь ни разу никто не пересек, по длинной тенистой аллее через всю площадь мы прошли одни.
Сзади, чуть приотстав, шагал водитель.
– Мы совсем не так представляли себе ваш город, – сказал я.
– А как? – вежливо улыбнулся Аюп.
– Ну, так… более традиционно… – замялся я.– Арык бежит,
Большой бежит,
Бода несёт прохладу.
Голодный тигр
Давно не спит,
Его убить нам надо…
– неожиданно продекламировал Аюп.
Это мы так в школе русскую азбуку учили…
Смешно, да? Развиваемся немножко, развиваемся. Здесь раньче середина старый город базар был, вонючий (у него прозвучало – «вонучи»), грязный, эпдемичски опасный. Снесли, всё убрали, немножко цветы, немножко фонтаны, детский городок, кафе, ресторанчики, боулинг – пусть люди отдыхают.
От базара название оставили: «Девори баланд» – «высокие стены». Старое тоже немножко нужно помнить, как вы считаете?
– Прекрасно получилось, – искренне сказал я, стараясь сдержать улыбку – над тёмными стёклами здания слева красовались яркие буквы: «Боулынг-хана» и «Билъ-ярдон».
– Ещё не всё, не всё получилось, – развёл руками Аюп, – не всё. Если не возражаете, давайте вон там сядем, – он показал на столик под огромной чинарой.Сквозь листву чинары просвечивали мягкие очертания светлых проплешин на стволе. От этих нежно-телесных пятен с полупрозрачной нежной шелухой по краям на меня опять повеяло тяжёлой томной эротикой… как будто подглядываешь за женщиной, приспустившей чулки.
У столика уже кланялся официант (официанты в тёмных брюках, белых рубашках и тюбетейках выглядели смешно, и окликали их гости тоже смешно: «гарсон-джён!»), на тарелках лежали закуски, зелень, нарезанная соломкой редька и пухлые лепёшки с точечками кунжута, стояли запотевшие глиняные кувшины.
Аюп опять лёгким движением пальцев отгоняя невидимых мух, отпустил официанта, сам разлил по бокалам холодное вино.
– Как же с Кораном? Коран-то вино запрещает? – спросил Серёга.Не понравился мне Серёгин тон, и кривая высокомерная усмешка не понравилась.
– Дорогой Сергей, Омар Хайям очень правильно сказал:
«Вино запрещено, но есть четыре “но”:
Смотря, кто, с кем, когда и в меру…»
Здесь все четыре «но» встретились, поэтому два стаканчика нам Аллах простит. Я надеюсь. За ваше здоровье, дорогие! Я рад, что вы посетили наш скромный город, примите моё уважение и почтение. Конечно, это не Москва, наш город маленький, и мы сами – маленькие люди. Горы больчой, а город – маленький…
Аюп выговаривал здравицу медленно и чётко, без улыбки, каким-то образом удерживая в поле зрения своих желтоватых глаз нас обоих сразу. В правой руке он держал бокал, левой в такт словам кругообразно помахивал снизу вверх.