Теперь, имея собственную компанию, я знаю, как трудно управлять ею. Это ужасно. Мы пытались навести в «Эппл» порядок, но так и не сумели».
Ринго: «Я не участвовал в делах компании в той степени, что и все остальные, но сознавать, что я один из ее хозяев, мне нравилось. Многие дела компании „Эппл“ были связаны со всеми четырьмя битлами, но я бывал в офисе далеко не каждый день. В то время мне вообще не хотелось бывать в офисе, я предпочитал деревню. Беда заключалась в том, что мы отдавали наши деньги, камеры, оборудование людям, половину из которых больше не видели никогда — они просто брали все, что мы им давали, и исчезали».
Джордж: «В конце концов оказалось, что мы просто раздали уйму денег. Это урок для всех, кто намерен вступить в партнерские отношения: если у вас есть партнеры, вам придется советоваться (и ссориться) с ними по любому поводу, к тому же в то время мы были донельзя наивны. Чаще всего Джон и Пол носились с какой-нибудь идеей и тратили на нее миллионы, а мы с Ринго просто соглашались с ними.
Некоторые дела приносили прибыль, но по сравнению с затратами она была ничтожна. Это затруднение преследовало нас всю жизнь: все, что было связано с «Битлз», упиралось в партнерские отношения — такого я никому не пожелаю. У партнеров возникают самые нелепые идеи, а вам приходится соглашаться с ними хотя бы отчасти. Вас втягивают в чужие дела, и это не приносит вам ничего, кроме головной боли. Конечно, так бывает и с другими, и, полагаю, в такой работе есть свои плюсы и минусы. Но мне понадобилось некоторое время, чтобы вписаться в «Эппл», а к тому времени мы успели разориться.
В 1968 году положение осложнилось. Нам грозила катастрофа. Вокруг царил хаос. Прежде нашими делами распоряжался Брайан Эпстайн, но он умер. И хотя он выполнял свою работу не слишком успешно (позднее мы узнали, что сделки были заключены на невыгодных условиях, и мы поняли, что нас облапошили), по крайней мере, он был человеком, рядом с которым мы повзрослели, он мог о многом позаботиться. И вдруг компания «Эппл» оказалась предоставленной самой себе, и все экстравагантные личности страны ринулись на Сэвил-Роу, а Джон и Йоко предоставляли им кабинет в офисе. Кришнаиты, «ангелы ада», «копатели» — все сбежались туда. Катаясь на лодке вокруг Манхэттена, мы расспрашивали Пола и Джона, как они намерены поступить с компанией, но без надлежащего управления дела запутывались с каждым днем».
Джон: «Иметь деньги мне всегда казалось бессмысленным — попробуйте меня понять. Я должен был отдать их или потерять. И я отдал уйму денег, что, собственно, и означало почти то, что я потерял. Но этого мне было мало, и я не контролировал их, не относился ответственно к тому, что я был парнем с туго набитым кошельком».
Дерек Тейлор: «Мы были ужасно заняты. Помимо всего этого безумия, помимо того, что мы курили травку, в офисе всегда было шумно, потому что «Битлз» все еще были на пике популярности. О них писали все газеты, но к середине 1968 года в прессе стали появляться возмущенные статьи: «Что случилось с нашими ребятами? Куда они исчезли? С ними что-то не так. Они слишком чудят: развод, Махариши, индусы… Это уже не наши ребята. Что с ними стало?» «А что стало с тобой, Дерек? — думал я. — Ты тоже наряжаешься и тоже чудишь?»
Я не наряжался, а одевался в стиле хиппи, но только не в кафтаны (это слово я ненавидел), а в блузы. Да-да, в блузы с тесьмой, ожерельями и колокольчиками. Не забывайте, что к тому времени у меня уже было пятеро детей, а в мире журналистики меня давно знали. На вечеринке в честь «Yellow Submarine» я встретился с одним сотрудником «Дейли Миррор» — криминальным репортером Эдди Лакстоном. Я был в особенно экзотическом наряде из бутика «Эппл» — в сюртуке, черно-белых туфлях, просторной рубашке с оборками, вокруг шеи было обмотано несколько разных шарфов, а на груди, несомненно, были баттоны. Мне не хотелось, чтобы Эдди подумал, что я начал одеваться так вызывающе потому, что служу в экзотической компании, поэтому я подошел к нему и сказал: «Привет, Эдди, мы знакомы». Он ответил: «Нет, не знакомы. Я вижу вас впервые». Мне вдруг стало неловко, я почувствовал себя Адамом, на котором нет ни единой нитки. «А ведь он прав!» — подумал я, и мне стало стыдно. Не знаю, случалось ли мне потом, после встречи с Эдди Лакстоном из реального мира, чувствовать себя таким же свободным, как до нее. Но таков был дух времени. Многие из нас, избавившись от серых костюмов (который я теперь опять с удовольствием ношу), радовались этой свободе».
Нил Аспиналл: «Я управлял компанией «Эппл», но понятия не имел, какое положение в ней занимаю, — возможно, позу лотоса. Управление «Эппл» в то время было тяжким трудом, отовсюду поступало слишком много разных идей, у всех имелись свои представления о том, как надо управлять компанией и что она должна собой представлять, какой должна быть эмблема и в каких тонах следует отделывать кабинеты… Поверьте, было чертовски трудно. Возможно, разговоры о покраске стен покажутся мелочью, но разве это не симптом? В здании на Сэвил-Роу были большие комнаты, и кто-нибудь обязательно говорил: «Почему бы тебе не поставить посреди комнаты перегородку? Ты будешь сидеть здесь, а секретарь — за перегородкой». И я ставил перегородку, а на следующий день приходил кто-нибудь другой (другой битл) и удивлялся: «А зачем здесь эта перегородка?» — и просто пинал ее ногой.
А как вам эта дилемма: «Нам нужно пресс-бюро?» — «Конечно нужно!» — «А может, все-таки нет…» Или: «Мы будем подписывать контракт с этим артистом или не будем?» Контракт подписывали, потому что кому-то нравился этот артист, но потом находили другого, который тоже нравился, и с ним контракт тоже подписывали. Это была чистая анархия. О том времени у меня сохранились как радостные, так и тягостные воспоминания. Но в целом не могу сказать, что я был доволен работой на Сэвил-Роу».
Дерек Тейлор: «Несомненно, к концу 1968 года (хотя я считал, что живу ради других, жертвую собой ради ребят и так далее) я потакал собственному эгоцентризму, развлекаясь вовсю, — управление всем этим цирком доставляло мне личное удовольствие. Эта работа меня устраивала, потому что была беспорядочной. Справиться с ней было невозможно, однако все действительно вертелось вокруг прессы, а в этом я всегда преуспевал. Но, будь я одним из ребят (сейчас я вспоминаю, что тогда творилось), я был бы в шоке.
В то время в офисах устанавливались аппараты внутренней связи, чтобы все имели возможность переговариваться, и порой в своем кабинете можно было слышать шум из других комнат — везде играли магнитофоны, а на потолке плясали огни светомузыки, которую мы купили у кришнаитов. Но если кто-нибудь говорил: «Боже, какой кавардак!» — я взрывался: «Кавардак? Что вы имеете в виду? Мы точно знаем, что здесь происходит!» И в некотором смысле так оно и было.
У нас бывало множество журналистов, которые писали длинные статьи, и далеко не все критические. В нашей компании начинали карьеру не только артисты, но и журналисты».
Джон: «А потом я привел Алекса-Волшебника, и положение из плохого превратилось в ужасающее» (72).
Пол: Волшебником мы прозвали грека Алекса, который дружил с Джоном. Помню, однажды Джон приехал ко мне и сказал: «Вот мой новый гуру, Алекс-Волшебник». Я сказал: «Хорошо».
Это занятный способ представлять кого-нибудь и очень категоричный. Я подумал: «Вот как? И что же он умеет?» Он неплохо разбирался в электронике. Другие спорили о его идеях, говорили, что осуществить их нельзя, но Алекс заявлял, что такое возможно. Мы часто собирались и подолгу развивали разные теории, особенно поздно ночью, и у Алекса всегда рождались самые грандиозные.
Он придумал использовать динамики вместо обоев — просто разместить их по всей поверхности стены. Сейчас такие вещи встречаются, техника уже появилась, а тогда вряд ли существовало нечто подобное. Об этом писали только в научных журналах, которые мы не читали, а Алекс читал. Он был славным малым, он умел увлечь всех.