Книга с грохотом упала рядом с креслом.
— Ведьма, — пробормотал Мюнх сквозь зубы, — ведьма!
На секунду ей показалось, что он кинется на нее, но он снова взял себя в руки. Подошел к окну, опустился на колени и начал молиться.
Кама смотрела на часы. Как медленно ползут цифры в секундном окошечке!
Если бы только удалось освободить руки!
Однако каждое движение причиняло сильную боль. Чем, собственно, он ее связал? Она осмотрелась и заметила лежащую около стула дорожную сумку. Ремешки были отрезаны! Рядом на полу блестел стальной клинок. Если бы только достать нож…
Осторожно, как можно тише, она передвинула колено, потом другое. Снова движение, еще одно и еще… Постепенно она приближалась к стойке, то и дело беспокойно посматривая на молящегося инквизитора.
Наконец добралась до цели. Наклонилась и осторожно, на ощупь начала искать на полу нож. Вот он!
То ли шум привлек внимание монаха, то ли он просто кончил молитву, но, когда она уже взялась за ручку ножа и попыталась перерезать путы, Модест вскочил и бросился к ней. Молниеносно вырвал у нее из рук нож, схватил ее и повалил на пол.
После этого резкого нападения, то ли стыдясь собственной грубости, то ли под влиянием какого-то нервного импульса, он кинулся перед девушкой на колени и мягко, словно прося прощения, провел пальцами по ее волосам.
Она задрожала. Он резко отдернул руку и, скрывая от нее лицо, быстро встал с, пола.
Ей почудилось, что в его глазах заблестели слезы.
— Мод… — просительно прошептала она.
Их взгляды встретились.
— Не смотри на меня так! Не хочу! Не хочу! Не могу! — выдавил он.
— Развяжи мне руки! Прошу тебя, Мод!
Он опять наклонился над ней, коснулся пут, но тут же со страхом отскочил.
— Что ты со мной… сделала! Ты! Ты!..
Он не докончил. Стиснул руки и, прижимая их ко лбу, начал громко молиться дрожащим, прерывающимся голосом:
— Господи! Слаб я… Дай мне силы!.. Помоги мне! Позволь не чувствовать… не видеть… Я обязан… обязан…
Его голос делался все тише.
Он долго стоял неподвижно, закрыв глаза и низко склонив голову. Наконец выпрямился и осмотрелся, словно чего-то искал. Заметил брошенную около стула дорожную сумку Камы. Подошел, поднял ее и положил на стойку. Начал быстро выкидывать на пол находящиеся в сумке предметы. Было видно, как в нем растет беспокойство.
Сумка была уже почти пуста. Теперь он смотрел на лежащее около его ног, выброшенное из прозрачных пакетов белье, туфли, туалетные приборы, коробочки.
Быстро наклонился и поднял плоский, еще не открытый пакет. Там была тонкая противодождевая пелерина. Он развернул ее. Некоторое время размышлял, проверяя ее длину и прочность, потом потянулся за ножом. Разрезал пелерину вдоль на четыре части и связал их в виде длинной веревки.
Еще раз проверил прочность, потом подошел к Каме и начал вязать петлю. Его лицо стало холодным и решительным.
Она со страхом взглянула на часы. До посадки оставалось еще почти полтора часа.
— Слушай! — пыталась она продолжать начатую игру. — Я должна тебя кое о чем спросить.
— О чем?
— Скажи, почему ты желаешь моей смерти?
— Умрет только твое тело! Зато я спасу твою душу. В этом главная цель. Я думаю, мне это удастся… Я заставлю тебя признать все.
— За что ты меня так ненавидишь?
— Я тебя ненавижу?! — возмутился он. — Наоборот! Я страдаю за тебя… Поэтому и хочу тебя спасти!.. Потому что я люблю тебя… как… сестру…
— А знаешь, что я думаю? Это не совсем так, как ты говоришь.
— А как же? — беспокойно спросил он.
— Твое чувство — чувство земное. Убивая меня, ты хочешь убить в себе это чувство. Разве не так?
Он беспокойно пошевелился.
— Ты очаровала меня… Я знаю. Такие, как ты, могут… Это еще одно доказательство!
— Нет никаких дьявольских чар! Я обыкновенная женщина, а не посланница ада. Это просто твоя выдумка.
— Бог мне помогает.
— Тебе только кажется.
— Неправда! Есть рай и есть ад. Если я выберу плохой путь, я буду осужден, если хороший…
— Никакой пользы от моей смерти тебе не будет. Ничего она тебе не даст. Нет ни рая, ни ада. Есть только Земля. Есть вселенная, полная необычайных вещей, о которых ты не мечтал и во сне, есть мыслящий мозг человеческий, который хочет и может познавать тайны…
— Не болтай! Язык твой повторяет то, что нашептывает тебе сатана. Но просчитался князь тьмы! Душа твоя еще не в его власти. С помощью божьей я сумею изгнать его из тела, которым он пытается меня искушать! Молись, грешница! Бог свидетель, я не хотел подвергать тебя мучениям! Но вынужден! У меня нет выбора… Слишком зачерствело сердце твое.
— Ты собираешься меня пытать?
— У меня нет выбора. Верь мне, я не хочу этого. Впрочем, еще не поздно. Покайся во всем и проси господа о прощении. Не стыдись страха пред мукой. Не так уж много было упорных, которые не признались бы в руках палача.
— И тебе никогда не приходило в голову, что эти женщины лгали, обвиняли себя только затем, чтобы сократить мучения?
— Бог не допустит, чтобы суд, от имени его действующий, ошибался.
— И все-таки… Ведь бывали и неправильные обвинения?
— Горе лживым обвинителям! Их тоже карала рука божьего правосудия.
— А если рука божья не доставала?… Впрочем, даже допустим, что они понесли наказание, и притом самое суровое! Кто вернет жизнь замученным? Кто вознаградит ужаснейшие муки невинно истязуемых, сжигаемых на кострах?
— Кто? Господь наш, Иисус Христос, справедлив. И что страдания и смерть тела по сравнению с раем небесным, который познает душа бессмертная?
Круг опять замкнулся. Никакие аргументы не доходили до сознания этого человека. На любой у него был готов ответ по рецепту, изготовленному века назад.
Кама взглянула на часы. До посадки оставалось восемьдесят минут. Удастся ли протянуть этот диалог?
— Так ты считаешь, что все, что ты делал в своей прежней жизни, было правильным?
Однако инквизитор заметил движение девушки. Он тоже взглянул на часы и понял, что упускает время.
— Я считаю… — он оборвал начатую фразу, — что ты только затем спрашиваешь, чтобы выиграть время! — воскликнул он гневно. — Но тебе не удастся ввести меня в заблуждение. Я знаю, что пора кончать. Спрашиваю тебя последний раз: признаешь ли ты добровольно свои связи с сатаной? Все свои прегрешения?
— В чем я должна признаваться? — спросила она.
— Опять хочешь меня сбить… Думаешь, тебе это удастся? Нет! Нет!
Он схватил девушку за плечи и перевернул лицом к полу, прижимая ее спину коленями.
Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь не дать накинуть себе петлю на ноги. Она понимала, что об освобождении не может быть и речи. Однако сопротивление затягивало реализацию планов Мюнха и увеличивало шансы на спасение. Увы, это не могло длиться долго. Она чувствовала, как шнур оплетает ей щиколотки, затягивается до боли.
Еще одна попытка сорвать узы, еще один резкий рывок, и она поняла, что дальнейшая борьба бесцельна.
Инквизитор встал. Она слышала над собой его громкое дыхание и чувствовала, как ее охватывает панический страх.
XV
Мюнх отпустил шнур, и тело девушки безвольно упало да ковер. У него в ушах еще звучал ее отчаянный крик.
В кабине стояла мертвая тишина, но ему казалось, что он все еще слышит этот крик, хоть он и старался заглушить его в своем сердце.
Он глядел на неподвижно лежащую Каму, на ее неестественно вывернутые руки, на лицо, опухшее от боли, на посиневшие, судорожно сжатые губы, и его охватил страх.
А если она умерла? Если это был не обморок, а смерть? Ведь случалось, что ведьмы не выдерживали пыток… Тогда обвиняли палача. Его излишнее рвение или неумение. Теперь обвинителем, судьей и палачом быв он сам.