Я отворачиваюсь, смотрю по сторонам. Вдали на фоне подлеска проступает какое-то мутное пятно. Пора уходить.
За зеленым лугом Шип-Медоу — когда-то здесь отдыхали люди, а сейчас все поросло высокими сорняками — выскакиваем на террасу Вифезды. Величественные каменные ступени спускаются к заболоченному фонтану с ангелом. Бежим дальше, между большим озером с лодочной станцией слева и прудом поменьше справа.
Мысли уносят меня в детсадовское детство: лето, я карабкаюсь на памятник Алисе из Страны Чудес, ладошки чуть ли не шипят на гигантском бронзовом грибе, раскалившемся от солнца. Как по волшебству, на площадке начинают раздавать брикеты мороженого — на пробу. Это нежданное счастье отодвигает в сторону мамин запрет на сладости. Нам с Вашингом даже добавка перепала. Облизав с пальцев тягучий шоколад, мы вприпрыжку мчимся к пруду. Там идут гонки парусных моделей. Одни корабли массивные и неповоротливые, другие — изящные, со множеством деталей. Высокий бородатый дяденька разрешает нам порулить его парусником. На радостях мы так бешено крутим переключатели на пульте, что восхитительное судно с треском врезается в берег. Дяденька смеется и говорит: «Ничего страшного». Дома мама вечером читает нам книжку «Стюарт Литтл» — про умного мышонка, который плавал на том самом пруду и сумел выбраться из бумажного пакета с помощью карманного ножика.
Я прошу подарить мне карманный нож на день рождения, но мама отказывает. Начинаю подвывать, а Вашингтон заявляет, что для ножа я еще слишком маленький. Я возмущаюсь: раз Стюарт Литтл не маленький и к тому же мышонок, я уж тем более большой!..
За прудом вновь начинается подъем. Идем по узкой каменистой дорожке. Внезапно я замираю.
— Стоп!
Впереди, на высоком камне, кто-то есть, там притаилась лоснящаяся гора напряженных мышц.
— Ты чего? — шепотом спрашивает Питер.
— Черт, зверь какой-то! Вроде пантера. Вон там.
Донна прищуривается и тоже замечает.
— Боже! — ахает она и сердито смотрит на Кэт, будто та во всем виновата.
Небо постепенно светлеет.
— Надо идти, — говорю я.
Донна вскидывает карабин, выравнивает дыхание и стреляет в огромную кошку.
Раздается гулкое «дзынь». Пантера и ухом не ведет.
Я смеюсь и иду к ней.
— Ты куда? — ужасается Донна.
Но мне не страшно. По камням подхожу ближе и стучу прикладом по бронзовому изваянию пантеры. Оно тихо гудит в ответ.
— Пошли! — зову ребят.
Веду их под мост, дальше вокруг холма к большому зданию, выдающемуся в парк. Перед нами высится стена из темно-синего стекла, разделенная на секции.
— Сюда, — говорю я.
Глава 30
Мы у тыльной стороны Джефферсонова рая, музея «Метрополитен».
Разбиваем окно. Конечно, прострелить его было бы круче, однако с таким стеклом этот номер не проходит. Я пробовала. В результате — махонькая дырочка и потраченная зря пуля.
Вдвоем с Джеффом бьем стекло ногами и прикладами, оно рассыпается в крошку, но не падает: будто тысяча кристалликов, наклеенных на прозрачную пленку, будто чешуйчатая кожа. Снимаем его, как кожуру с банана.
Зал под скошенной прозрачной крышей напоминает пещеру. Кругом высятся тощие тотемные столбы из дерева; на полу в стеклянных кубах — маски и статуи, грубо высеченные, уродливые. В центре с потолка свисает что-то типа крыши из деревянных щитков, под ней длинное узкое долбленое каноэ. На стенах тяжелые деревянные фигуры — перекошенные от ярости тела, странные нечеловеческие позы.
Джефферсон. Пойдемте. Отдохнем в музее до ночи. Я тут все знаю.
Он решительно ведет нас по галереям. Еще бы, попал в свое любимое место! Похоже, топает к какой-то цели. Странно видеть его таким уверенным, обычно Джефф пребывает в сомнениях. Типа: «А не обидится ли правая дверь, если я выберу левую?»
Проходим огромный зал, набитый римскими прибамбасами, бюстами красоток с лохматыми прическами и красавцев без носа. Еще один зал со всякой античной всячиной. Мраморные скульптуры, большие черные супницы из глины, по которым водят хороводы нарисованные люди. Кое-какие витрины поменьше разбиты, в них пусто. По затемненной галерее проскальзываем в музейный холл: он высотой этажа в два; вверху по кругу идут балконы.
Вдруг раздается рев — похоже на стон ломающегося дерева. Мы примерзаем к полу. Мое тело будто перенеслось на сто тысяч лет назад, все инстинкты вопят от страха: «Тебя сейчас съедят!»
Рык громче. В конце галереи появляется нежно-желтая глыба чего-то замусоленного, перемазанного грязью и кровью.