Снова раздался стрекот — вертолёт, сделав круг, обходил «сайлентов» и возвращался на исходную. Он успел выпрямиться, но вдруг вспыхнуло крошечное огненное облачко, в черном квадрате все пришло в движение, техника расползалась неохотно, и я закрыл глаза, когда лопасти вертолета прошлись по рядам. Сам он волочился на боку, как сельдь, привязанная к воздушной мельнице. Лопасти рвались вперёд, вспарывая тонкое бетонное покрытие и мягкие тела. Бетон засыпало частым кровавым разнобоем капель.
Черным дымом прихватило развернувшиеся линии техники, и она рванулась наконец-то вперёд, но как-то суматошно, безрассудно.
«Сайленты» протягивали длинные бесшумные руки и останавливали бронированные тяжелые машины словно щенят. За ними колыхалось рваное полотнище защитной пленки. Реллик и Тенси поднимали радужные лоскуты на пальцах и соединяли снова. Я видел такое раньше — это расширение территории, перенос купола.
Фантастическая и даже красивая картина: почти синхронный танец беззвучных гибких машин.
Полился дождь. Холодный, крупными каплями он шлепал по бетону, плащам синдромеров и моей голове.
Синдромеры тоже танцевали свой танец — они ложились ничком, стреляли, потом поднимались и сменялись другим рядом, который подступал чуть ближе, чем прежний. Так они катились, как черное настойчивое озерцо, не обращая внимания на то, что их выстрелы не приносят никакого вреда.
Мне стало жаль их — внимательные к мелочам, организованные и спокойные, они усердствовали впустую.
По земле пополз комковатый дым. Я надел капюшон и жадно вытянулся, надеясь разглядеть, как будут вести себя «сайленты» дальше. Показалось, что один из них успел пробиться в самую гущу восстановленного квадрата и безумствовал там, безобразно топая и размахивая руками. Его было плохо видно — дождь и гарь повисли в воздухе пеленой, и даже дышать было сложно, но мне показалось, что пилот этого «сайлента» сошел с ума.
Синдромеры разбежались и выстроились в другом порядке и на безопасном расстоянии. Безумный «сайлент» выпрямился резко, будто его вздернули, наклонился и решительно потопал вперёд, выбрасывая перед собой лязгающие крючья. На груди у него белело, разгораясь, яркое пятно.
Из канавы навстречу ему я выскочил как подорванный. Пару раз поскользнулся, но удержался на ногах, подавился ветром и дождём, проскочил мимо горящего тарана и какого-то синдромера, который замахнулся прикладом и не попал.
— Стой!!! «Тройня», стой!!!
Он поставил ногу рядом, аккуратно и беззвучно. Корпус провернулся, выдвинулся и навис прямо надо мной.
Я стоял с раскинутыми руками, задрав голову, и был готов рыдать и орать от счастья одновременно. С корпуса на меня то и дело срывались ледяные капли, но от самого «сайлента» тянуло родным живым теплом.
— «Тройня», — повторил я. — Ты чего? Гаси блок! С ума сошел?
Корпус дернулся и убрался. «Сайлент» зашагал дальше, и я могу поклясться, он был зол. Нервные длинные движения напомнили мне птицу, спешащую в гнездо до наступления темноты.
«Сайленты» Реллика ждали — ждали напряженно, с металлическими сетями, повисшими между расставленных рук. Они погасили напряжение купола, боясь запущенного энергетического блока «Тройни».
Про синдромеров забыли, и они стояли молча, лишь изредка приподнимая края защитных масок, чтобы подышать.
С них текло ручьями, кровь под ногами плыла в лужах, не в силах просочиться сквозь бетон.
«Тройня» подошёл почти вплотную. Его шатало. Я смотрел ему в спину, но видел беловатый плотный свет, разогревшийся и захвативший всю грудь и плечи «сайлента».
Первым сдался Реллик. Он с лязгом втянул сети и отступил на шаг. Следом за ним в туман убрались все — и через несколько минут все выглядело так, будто их никогда и не было.
Я не винил Реллика — я бы тоже отступил. За ним стояли восемь «сайлентов», и безрассудство «Тройни» могло погубить всех. Всех — это тех, кто находился в радиусе пятидесяти километров.
Развернулась и поволоклась прочь и неуклюжая климатическая платформа, но она висела слишком низко и не убереглась от прямых попаданий из дула чудовищного танка, расписанного белыми ромашками. Выстрела мало кто ожидал, он грянул внезапно, и многие присели, обхватив руками голову.
Танк на поле боя был единственный, и я обращал на него внимание и раньше. Им то ли не умели управлять, то ли что-то давно сломалось. На протяжении всего боя он стоял неподвижно, и только дуло осторожно ходило вниз-вверх, как рука слепца, решившего ощупать чье-то лицо.