Но он не дергался. Он был весь перемазан кровью и желчью. Руки, закованные в мягкую ткань перчаток, он держал опущенными.
— Сантана, — позвал я. — Ты здесь?
Он молчал.
— Ээй! — заорал я, надеясь, что кто-то меня услышит. — Принесите воду и… и выпить!!!
— А ты кто? — донесся снизу хриплый голос.
— Я доктор!
Вот мы и поменялись местами.
Мне принесли и воду, и выпить. Воду — тепловатую, в полиэтиленовом пакетике, выпить — в бутылке толстенного зеленого стекла.
Я намочил край своей футболки водой и протер Сантану: плечи и руки, грудь и лицо. Смочил ему губы, надеясь, что он как-то обозначит, что хочет пить, но он не шевельнулся.
Тогда я стал пить сам.
Стоя в раскрытой кабине, как птенец в скорлупке взломанного яйца, я пил вино на высоте в несколько десятков метров. Вокруг глядели укоризненные нарисованные лица, остывающий «сайлент» тихонько потрескивал, но не отпускал Сантану, и я знал, почему: стоит только нарушить связи, и мне на руки шлепнется отличный вскрытый труп.
«Тройня» держал жизнь Сантаны. И я её держал.
Потому что не мог его убить, хотя обязан был это сделать.
(Не убивай.)
Утро было неожиданно красивым. Сквозь разноцветные стеклышки витражей пробивалось нежно окрашенное солнце. Синие и зеленые блики красили белую лестницу. На лики и лица свет падал иначе — золотым теплым сиянием. Я с интересом потрогал щечку ближайшего пухлого младенца — тёплая. Стены согревались солнцем, и все здание, показавшееся мне вчера таким нелепым, ожило.
«Сайлент» стоял, по-прежнему опустив руки. Он втянул кабину внутрь и прикрыл корпус.
— Ты не виноват, — сказал я ему, погладил то, до чего смог дотянуться и пошёл вниз за умыванием и разъяснениями.
Историю Сантаны я мысленно завернул в конвертик и положил на полочку рядом с воспоминаниями об Убийстве-у-Стены. Не поймите меня неправильно, но я не готов страдать дольше одного часа. Мне слишком больно — за всех, за каждого, а выхода нет — я не способен даже на самоубийство.
Стадо, сказал Командор в первую нашу встречу. Вы стадо. Овцам не позволено распоряжаться своей жизнью. Они нужны для другого.
Синдромеры опять попрятались. В первый раз, когда мы шли с Демом, мне показалось, что они убираются под землю, но оказалось, если присмотреться — они везде. Они мастерски обкладываются кусками штукатурки, лоскутами газет, ржавыми кастрюлями и тряпками. Они похожи на мусорные кучи, а мусорные кучи похожи на них — я два раза разгребал такую в поисках синдромера и не находил ничего, кроме подложенного кусочка чёрной ткани.
В общем, они спали, а я выкапывал их и будил.
— Где лидер клана?
— Никто не знает, где лидер клана…
— Как зовут лидера клана?..
— Никто не знает, как зовут лидера клана…
— Лидер клана существует?
— Никто не знает…
— А есть заместитель?
— Есть, — внезапно ответил мне сонный синдромер с косым шрамом через все лицо. — Поищи старину Эдда.
Он повалился назад и засопел, но на синдромерах не было табличек вроде «дружище Джо» или «старина Эдд», поэтому мне пришлось его ещё раз тряхнуть и спросить:
— Как он выглядит?
— Без руки, — сказал синдромер и зарылся в мусор поглубже.
Когда я отходил от него, то уже не мог разобрать, где его ложе, а где просто навалены битые кирпичи.
В поисках старины Эдда я провел час. Я перерыл весь мусор в районе двух кварталов и вскоре перестал находить в мусоре синдромеров — они успели повылезать и теперь смотрели на меня с любопытством.
— Ищешь кого, лля? — спросил тот самый соня с косым шрамом. Он уже нацепил шлем и выглядел осмысленным и грозным.
— Старину Эдда, — раздраженно ответил я.
— А он не тут, — пояснил синдромер. — Он ночует в Капкане.
Я не выдержал.
— Слушай, косой. Я пилот. Я могу влезть вон в ту штуку, — я показал на церковный шпиль, — влезть в неё и наступить на тебя большой ногой.
— Да, — согласился синдромер. — Можешь. Старина Эдд ещё вчера сказал, что пилотам можно все. Что попросят — все давать, и все приказы исполнять.
— Это он когда сказал?
— Прямо перед нападением Комерга, лля. Так и сказал — у нас тоже есть «сайлент», лля, — пилота, значит, слушаться и…
— Тогда отведи меня к старине Эдду.
И он повел меня к старине Эдду. Спокойно побрел по улицам, таращась по сторонам.
— Не опасно ходить так, в открытую? — спросил я.
— Неа, — не оборачиваясь, ответил он. — Они на живых людей не кидаются.
— А на кого кидаются?