Вот это — сбор гласных на слушания — было Павлу Ивановичу по силам. Вот это обещание он выполнил, и уже через неделю я, пользуясь его приглашением, присутствовал на слушаниях, а затем и сам выступил в роли приглашенного докладчика.
Выслушали меня со всею серьезностью. Некоторые из гласных даже держали перед собой мою брошюру: кто-то ее получил прямо на улице, другие — озаботились ее раздобыть. В итоге было решено создать комиссию, которая целиком войдет в курс дела, произведет должное расследование и — по его итогам — даст рекомендации к действиям. Если же рекомендации окажутся положительными, то еще и представит расходную смету: сколько денег потребуется выделить из городского бюджета.
Тут я снова взял слово и огорошил почтенных господ заявлением о том, что деньги, в общем-то, уже все найдены, так как и смета на работы тоже имеется.
Сначала в зале царила тишина. Потом послышались первые робкие вопросы, а когда я начал давать пояснения, меня буквально утопли в гвалте, выкриках и прочем подобном безобразии! Не знаю, всегда ли так в нашей Управе проходят обсуждения не по заранее спланированному сценарию, но в тот раз приключилось именно так.
Прежде всего, разумеется, почтенная публика возжелала узнать, кто и с чего бы вдруг решил финансировать проект — априори невыгодный и никаких доходов не сулящий. И эту настойчивость — желание докопаться до истины — я, конечно, понять могу. Что может быть проще? Ведь первое, что приходит на ум — подкуп или стремление обязать на будущее, тогда как быть кому-то обязанным никто из гласных не хотел. Однако — вы понимаете — я не мог за здорово живешь раскрыть источник получения средств и поэтому мне пришлось пойти на хитрость. Я представил дело так, будто сами могильщики организовали что-то вроде товарищества взаимопомощи — мало ли у нас таких? — и, на удивление удачно распорядившись собранными средствами, заказали проведение необходимых изыскательских работ. И уже по факту их проведения якобы выяснилось, что средств и на осуществление самих работ достаточно!
— И вам поверили? — удивился поручик.
Сушкин улыбнулся:
— Не сразу. Но в конечном итоге — да!
— Невероятно!
— О, — Сушкин уже не улыбался, а ухмылялся, — это не так уж и удивительно, если учесть, что всеми необходимыми свидетельствами и доказательствами меня снабдил Сугробин!
— Опять он!
— Конечно. Да без него и не вышло бы обвести господ гласных вокруг пальца!
— Но зачем вообще понадобился этот обман, если, насколько я понимаю, Город и так уже был готов выделить средства?
Сушкин мотнул головой:
— Не выделить средства, а создать комиссию. А уж что бы решила комиссия — одному Богу только известно! Вы же знаете, как это у нас бывает: много слов, много рвения, а выливается всё в позорный пшик… Вы посмотрите, кто у нас в гласных: зря что ли Павел Иванович — их лидер?
Поручик нахмурился, но вынужден был согласиться:
— М-да… пожалуй! Хотя и не так всё однозначно, конечно…
— Конечно. Но рисковать мы не могли.
— И что же сделал Сугробин?
— Снабдил меня всеми необходимыми фальшивками: уставом общества могильщиков, отчетностью с банковского счета о движениях средств, договором о проведении инспекционных работ и составлении сметы — с весьма почтенным и хорошо известным бюро… в таком, в общем, всё духе! Заметьте при этом, что пусть я и говорю «фальшивки», но в действительности ни одна из бумаг липовой не была. Нет: все они были самыми что ни на есть настоящими, вот только никакие могильщики самостоятельно ни в какое общество не организовывались, а сделали всё это за них лично Сугробин и его доверенные люди. Впрочем, сами могильщики, конечно е, были поставлены в известность и ничуть против такого поворота не возражали. Да и с чего бы им возражать?
— Действительно… — на лице поручика появилась тревога. — Но всё же я не понимаю природу такой… удивительно настойчивости графа! Бывают благотворители, бывают и бескорыстные, но что-то мне нашептывает, что это — не о нем.
Сушкин вздохнул:
— Вообще-то я тоже об этом раздумывал и, можете мне поверить, не раз. Сугробин и в самом деле не тот совсем человек, который начал бы так — уж извините за дурацкий каламбур — рыть носом землю ради невесть чего. Его пылкие речи о заботливости, о необходимости помогать обездоленным и прочее, и прочее, и прочее ничуть меня не убеждали: на фоне-то его обесцвеченных глаз и ледяного взгляда! Но мои собственные размышления ни к чему не привели: я так и не смог найти корыстный мотив в этом его поступке. Если вы сможете — извольте. Буду рад ознакомиться.
— А не мог ли Кальберг…
— О Кальберге я ничего не знал! — перебил поручика Сушкин. — Помните?
Поручик кивнул, но возразил:
— Тогда не знали, но теперь-то мы знаем!
— Вы полагаете, в деле с могильщиками все-таки замешан Кальберг?
— Во всяком случае, это не исключено.
Оба задумались, но — было похоже — причинную связь ни репортер, ни поручик не находили.
— Ладно, — сказал тогда Николай Вячеславович, — а дальше-то что?
Сушкин тоже встрепенулся:
— Вы о гласных? — уточнил он.
— Да.
— Они изменили свое постановление о комиссии: вместо уполномоченной на проверку изложенных мною фактов и прочего создали уже окончательную — ответственную за проведение всех необходимых работ… да разве вы сами не подметили никаких изменений на наших кладбищах? Вон, совсем недавно последняя из реконструкций завершилась — на Смоленском. Живут теперь могильщики в новеньком доме, а старый сарай, служивший им пристанищем, ободран, отчасти разобран и перестраивается под хозяйственные нужды. Любо-дорого посмотреть!
— Да нет… — поручик с сомнением пожал плечами, — как будто и не приметил… Да я ведь на кладбищах почти и не бываю! Бог миловал!
— Ах, ну да, конечно… Это я о Монтинине вспомнил! Ведь это он вот только что побывал на Смоленском — когда могилу Акулины Олимпиевны обнаружил. Вот он-то и мог обратить внимание на разительные перемены… даже странно, что он ничего о них не сказал!
— Да ведь ему не до них было!
— Тоже верно!
— Ну, а Клейгельс?
— Клейгельс? — удивился Сушкин. — Что — Клейгельс?
— Ну как же? — поручик напомнил Сушкину о его обязательстве стать посредником между Сугробиным с его организацией и Николаем Васильевичем с его полицией. — Как он отреагировал?
— Ах, вот вы о чем! Я, разумеется, всё ему рассказал: ничего не скрывая и не скупясь на комментарии. Как вы можете догадаться, мои комментарии были отнюдь не лестными, даже ровно наоборот: я постарался сгустить краски, чтобы представить организацию Сугробина в максимально мрачном свете, так как — на мой взгляд — именно в таком свете она казалась бы наиболее близкой к реальности. Но…
Сушкин сморщил лоб и горько усмехнулся.
— Неужели Николай Васильевич пошел на сотрудничество? — ахнул поручик.
— Нет, что вы! — поспешил разуверить его репортер. — Бог с вами! Какое может сотрудничество с такими людьми? Слава Богу, наша полиция еще не докатилась до такой степени подлости, чтобы при помощи одних бандитов расправляться с другими ил совершать какие-то подобные «подвиги»!
— Ну, спасибо!
Сушкин спохватился:
— Извините, я не то хотел сказать…
— Чего уж там!
— Да нет, мой друг, правда! Я имел в виду, что несмотря на множество очевидных злоупотреблений — вы же не станете их отрицать? — всего этого взяточничества, начиная с самого мелкого, когда городовые извозчиков заставляют платить…
Поручик покраснел.
— Так вот. Несмотря на все эти… гм… шалости, вы — полицейские — сохраняете все же достаточно представления о том, что можно, а чего нельзя. О том, что — злодеяние в глазах закона, а что — в глазах еще и совести. А значит, несмотря на все соблазны, бандитам и разного рода отребью в вашей среде ловить совершенно нечего!