— И что теперь?
— Дело, должен признаться, дрянь!
— Но мы входим?
— Разумеется. Держитесь рядом со мной.
Можайский подхватил Владимира Львовича под руку и вышел на площадь.
Ничего не произошло: никто не выскочил из тумана, нигде за спинами не послышались звук шагов и характерный лязг оружия. Только уже у входа в больницу от темного проема вдруг отделилась одиночная тень, вспыхнул фонарь и грубоватый голос потребовал остановиться.
— Кто такие?
Можайский приподнял шляпу — так, чтобы его лицо попало в пятно мутного света.
Тень сделала еще один шаг вперед, оказавшись полицейским агентом:
— Ах, это вы господа! Карабинеры с вами уже закончили?
— Именно так, — спокойно ответил Можайский. — А теперь нам нужно попасть внутрь. У нас для Гесса срочная информация!
— Бог с вами, принчипе! — изумился агент. — Третий час ночи! Ваш человек наверняка давно спит. Вчера ему крепко досталось. Подождите до утра!
Можайский вплотную подошел к агенту — настолько, что тот даже был вынужден немного попятиться:
— Мы не можем ждать. Мы пришли за Гессом и должны увести его с собой!
Мгновение-другое агент смотрел на Можайского растерянно, но затем на его лице появилось выражение брезгливости:
— Только не говорите мне, — воскликнул он, — что эти… — взмах руки куда-то, где, по-видимому, агент представлял себе логово карабинеров, — что эти… решили играть нечисто! Неужели я прав?
— Не совсем, — невольно и с облегчением улыбнулся Можайский, подметив брезгливость на лице агента. — Карабинеры тут ни при чем. Но они выполнят приказ. А если они его выполнят, нас всех убьют.
— Вот дерьмо! — агент погасил фонарь. — Идемте!
Владимир Львович дернул Можайского за рукав, как бы прося его повременить:
— Вы уверены?
Можайский пожал плечами:
— Откуда мне знать? Но какие у нас варианты?
Владимир Львович кивнул:
— Возможно, они и вправду действуют порознь.
— Возможно.
61.
Агент провел Можайского и Владимира Львовича прямо в палату, где, в недоступной для простых пациентов роскоши одиночества, томился или должен был томиться Вадим Арнольдович. Но, как агент и предсказывал, вместо беспокойного человека Можайский и Владимир Львович увидели человека, спавшего богатырским сном. Тому, очевидно, причиной была не только и даже не столько слабость от пережитого, считая и болезненную операцию, сколько молодость и крепкое от рождения здоровье.
— Гесс! — Можайский — сначала бережно, а потом и с силой — потряс Вадима Арнольдовича. — Гесс! Просыпайтесь!
— Может, его опоили опиатами?
Вопрос Владимира Львовича относился к агенту. Агент отрицательно мотнул головой:
— Вряд ли. Если уж он, как я слышал, отказался от анестезии при операции — не доверял нам, видите ли! — то с чего бы ему принимать снотворное на ночь?
— А если без его собственного ведома?
Взгляд агента, направленный на пустой столик подле кровати, был более чем красноречив:
— Просто трясите его сильнее!
Владимир Львович присоединился к Можайскому:
— Гесс! Гесс!
Вадим Арнольдович наконец-то открыл глаза и в испуге приподнялся на локте:
— Что происходит?
— Вставайте и собирайтесь: мы уходим!
Тон Можайского был категоричным, и Гесс, привыкший этому тону повиноваться беспрекословно, быстро вскочил с постели, натянул на себя брюки и сорочку, набросил поверх пиджак и… растерянно остановился:
— А мое пальто? — спросил он после паузы. — И ботинки?
Можайский недоуменно осмотрелся и чертыхнулся:
— Они забрали ботинки! Ну надо же!
Агент хохотнул:
— Однако!
Владимир Львович нахмурился:
— Не вижу ничего смешного: как он пойдет?
— Какой у вас размер? — спросил тогда агент.
Гесс назвал размер своей обуви.
— Сойдет… — агент начал разуваться.
— Что вы делаете?
— Вам нужнее!
Гесс не стал спорить. Собственно, никто спорить не стал. Только Можайский, прищурившись, поинтересовался:
— Почему вы нам помогаете?
Агент смутился:
— Я, — начал он, растягивая, против обычной манеры итальянцев, слова, — кажется, понимаю, что произошло. Вы оказались совсем не там и не в то время. По голове меня, конечно, не погладят, но вот увидите: через день или два они сами одумаются, спохватятся и только рады будут, что я помог вам выбраться из этой заварушки. В конце концов, мы — гостеприимный народ, а не… убийцы!
Прозвучало это не слишком убедительно, особенно учитывая всю италийскую историю, начиная с древнейших времен. Очевидно, и самому агенту пришли на ум многочисленные истории коварства, предательств и беспощадных решений, так сильно омрачавшие течение тысячелетий на Апеннинском полуострове. Он смутился еще больше и поспешил заверить:
— Как бы там ни было, но я-то у ж точно не убийца: можете мне поверить!
Вот это уже было сказано с искренней убежденностью. Можайский и Владимир Львович — по очереди — пожали агенту руку. Гесс, обувшись в его ботинки, сделал то же. Агент, тронутый и по-прежнему благородно смущенный, переминался с одной босой ноги на другую.
— Вы уж поспешите, — сказал он напоследок: когда Можайский, Владимир Львович и Гесс двинулись к выходу из палаты. — Иначе… моя жертва окажется напрасной!
62.
За те четверть часа, что наши герои провели в больнице, на улице произошли определенные изменения, и почти все они были к худшему.
Во-первых, поднялся ветер. Во-вторых, этот ветер — с лагуны — погнал туман, разрывая его и рассеивая, так что улицы постепенно очищались от него и светлели под темным еще, но усыпанном яркими звездами небом. В-третьих, ветер дул не стой стороны: так объяснил Можайский, ведя свой маленький отряд по направлению к порту.
— Трудновато нам будет выйти в море при таком ветре!
Впрочем, как раз это соображение меньше всего обеспокоило Владимира Львовича и Вадима Арнольдовича: в отличие от своего «командира», они вообще не были уверены в том, что им удастся добраться и до самого порта.
Однако главного затруднения, которого опасались все, не случилось: переулок — единственный выход с больничной площади — не был перекрыт карабинерами, что выглядело странным, но принято было как подарок судьбы.
— Странно! — проворчал Владимир Львович. — Не могут же они до такой степени не ловить мышей! Но всё же будем им благодарными!
Звук торопливых шагов, более не сдерживаемый и не поглощаемый туманом, разносился звонко и далеко.
— Мы шумим так, что только глухой нас может не услышать! — пожаловался Гесс, кутаясь в пиджак, но ходу не сбавляя.
— Нужно торопиться! — оправдывал отсутствие предосторожностей Можайский. — Еще час и даже на итальянских лодках начнется движение: будут меняться вахты. Тогда мы не сможем никого захватить врасплох!
— Да что вы вообще задумали? — недоумевал Владимир Львович, всё еще отказывавшийся всерьез поверить в затею Можайского уйти из Венеции морем.
— Увидите!
И они — Владимир Львович и Гесс — увидели!
Порт — как и всё вообще в Венеции — открылся взглядам неожиданно и сразу. Это был не тот порт, который многим из вас, дорогие читатели, знаком сегодня. Но как и сегодня, добраться до него, находясь непосредственно в Венеции, было не так-то просто: открыться-то взглядам он открылся, но словно видение — вроде бы близкое, но недостижимое!
— Это конец! — воскликнул Владимир Львович, глядя на широкое пространство воды, отделявшее их от порта, раскинувшегося на противоположном берегу лагуны. — Только не говорите, что теперь нам предстоит пуститься вплавь! Скажем, я утонуть, скорее всего, не утону, но что замерзну насмерть — точно! Вадим Арнольдович окочурится еще раньше: он уже и сейчас зубами вовсю стучит! Да и вы такое расстояние в ледяной воде не одолеете!