2
Как лебедь, корабль их все мчится быстрей
И грудью врезается в лоно морей.
Ни тучки в безбрежной небесной лазури;
Нет зыби и пены, предвестников бури.
Порою лишь слышится паруса взмах…
Зачем же на лицах виднеется страх?
Спешат пассажиры в тревоге смертельной…
Не течь ли явилась в стене корабельной?
Бегут пассажиры, теснятся, спешат
Туда, где безмолвно, на связке канатной,
Две женщины в грусти глубокой сидят.
Пред ними синеет простор необъятный,
Глаза их опухли и красны от слез,
По лицам рассыпались пряди волос.
Одна из несчастных — супруга раввина,
Погибшего вместе с другими в огне.
С ней дочь молодая, красотка Пенина.
Печально взирают на море оне,
Тоскующий взор их блуждает без цели:
Со смерти отца не прошло и недели.
Старуху измучило горе разлуки,
Смиренье — в очах и морщины на лбу;
Все сносит несчастная — горе и муки —
Без слез и без жалоб на злую судьбу.
Но дочь расцветает волшебной красою,
Как ландыш, обрызганный вешней росою.
О, чудная юность, о, жизни весна!
Ты силы могучей и веры полна.
Недавнее горе с гнетущей тоскою
Ее не коснулись губящей рукою,
И полную веры, надежды и сил,
Расцветшую пальму и вихрь не сломил.
Отец посвятил ее в тайны наук,
И в сердце зажег он светильник познанья.
Прибежищем в тяжкие годы изгнанья
Они ей служили от горя и мук
И ей утешеньем единственным были.
Испанцы-матросы ее полюбили:
С ней долго порой капитан толковал,
И в сердце испанца огонь запылал…
Изгнанникам-братьям, обиды терпевшим,
Была она ангелом, с неба слетевшим:
В минуты тревоги, тоски и сомненья
К Пенине стекались искать утешенья;
Стекалися с сердцем больным и скорбящим
За ласковым словом, за словом бодрящим.
И взором, и голосом тихим, волшебным,
И речью своей, как бальзамом целебным,
Она облегчала стесненные груди,
И верили снова несчастные люди.
Пенину смятенной толпой окружая,
Стеклись пассажиры. — «Ужели, родная,
Постигло евреев несчастье в пути?»
— О, братья, и новое горе снести
Должны мы, не падая духом в печали;
Сегодня матросы при мне толковали,
Что наших толпой у чужих берегов
Купцам продавали со многих судов;
Других же спустили на остров бесплодный,
И братья погибли там смертью голодной. —
«О горе нам, горе! Повсюду палач
И ужасы пыток и смерти!»
— Не плачьте, родные, напрасен ваш плач,
Надейтесь на Бога и верьте!
Он чудом спасет нас от злобы людской,
Как встарь при Эсфири[53] — могучей рукой…
3
— «Ну, что, передал ты еврейке, Диэго,
Желанье мое?» — «Я сказал ей, что ты
Ее полюбил, очарованный негой
И блеском ее красоты,
Что словом единым евреев властна
Спасти от погибели верной она.»
— «Каков же ответ?» — «На чужом языке
Старуха сердито шепталась с красоткой;
Упрямилась ведьма, но девушка кротко
О чем то ее умоляла в тоске,
Как птичка в ненастьи, понурив головку;
Я понял сейчас, что красотку-жидовку
Успел ты красивой осанкой пленить…
И разве возможно тебя не любить?»
— «Довольно! Ну, что же они отвечали?»
«Ответила дочь, потупляя глаза
(Румяные щечки огнем запылали
И в темных очах заблистала слеза):
„Скажи, если сжалится твой господин
И братьев спасет от бездонных пучин,
От смерти ужасной в бесплодной пустыне,
Испанцу я верною стану рабыней.“»
— Спасибо! На добром ответе таком
Я жалую полным тебя кошельком!
Отныне и пальцем не трогать жидов;
Как только причалим к знакомому порту,
Спустить их! Пускай отправляются к черту:
Я все для красавицы сделать готов!
вернуться
53