Выбрать главу

Как я отвык от подобного официозного изложения информации: радио на Марсе у всех местечковое, да и ловит далеко не везде. А уж эти формулировочки — тут же вспоминается пьяный Диего с покачивающимся Дарби на сцене площади в Персеполисе.

Через пару часов с небольшим должна была быть короткая стоянка на станции Горная-4, в просторечии называемой Дохлым Львом, — по форме холма, на котором расположены шахты четвертого поселка.

К этому моменту Хмурый приказал будить его во что бы то ни стало. Бдительность надо было удесятерить. В помощь проводнику выдавался охранник, а его напарник, раскрыв межвагонную дверь, дежурил бы во втором техническом тамбуре, наблюдая и за соседним вагоном. Как я смог убедиться, Хмурый по части безопасности был подготовлен очень неплохо.

Я поболтал в буфете с некоторыми туристами, задавая ничего не значащие вопросы. В частности, пустил такой слух, что, мол, нашли чей-то КПК — не пропадал ли у кого-нибудь? Полковник обещал всех расспросить, а Дронова вновь завелась, как пружина, в порыве энтузиазма и стала всех расспрашивать тут же! Посеяв в буфете хаос, я, весьма довольный собой, навестил поваров, которые шепотом заверили меня, что несколько стаканов с отпечатками нашей группы уже изъяли и даже подписали имена… Пришел шахтер с усами и сказал, что полотенце пролетало мимо окна то ли без двадцати четыре, то ли уже к четырем.

Мимо прошел, белозубо улыбаясь, Азиз, тронув меня рукой за плечо в жесте растаманского приветствия.

— Нэ спал совсем ти? — заботливо поинтересовался он.

— А что, у меня такой вид? — переспросил я с улыбкой.

— Ну, — замялся он в своей обычной манере, будто подбирая слова, — усталий ти.

— Поспал я, — успокоил я его. — Граница на замке, Азиз.

Он кинул на меня какой-то странный взгляд, то ли преисполненный сострадания, то ли какой-то особый, растаманский такой взгляд, который должен был пробудить во мне силу их божества, с благоговейным выкриком на устах: «Jah live!»[76]

— Я в буфэт, — пробубнил он и зашагал вразвалочку по коридору.

Заперев купе, я вспомнил, что забыл убрать с койки «важнейшие» улики, но что-то мне подсказывало, что на них никто не позарится. К тому же отпечатки с записки сняли, а пистолет мало что давал как улика вообще, кроме связи с Крисовым рюкзаком и нацарапанных инициалов явно не рукой покойного.

Я сел за самый дальний столик в буфете, заказал кофе и яичницу с куском жареного фарша. Яйца были дорогие, но вполне съедобные: сказывалась близость больших городов. Да и снабжение у Машинистов было очень неплохим, из-за чего некоторые кланы отморозков, невзирая на опасность, пытались захватывать поезда. Хотя получалось это у них не очень часто — поезда были хорошо защищены.

Я достал свой планшет и продолжил, почти насильно заставил себя дополнять и изучать поминутную схему вчерашней ночи.

В буфет зашла Ирина, которая озарила меня своей легкой улыбкой, как солнышком. По туловищу прошла легкая дрожь. Будто во сне, который мне виделся сегодня. Я половину сна блуждал по какому-то заброшенному древнему городу меж полуразрушенных строений и высоких колонн, тускло отсвечивающих медными дугами, будто они состояли из тонких пластинок. Во сне я почему-то должен был пройти по всей этой длинной колоннаде и без Ирины не мог, а она пропала. Зачем мне надо было за эту колоннаду зайти? Я так и не понял, учитывая, что внутри нее деловито сновали взад-вперед глюки.

Мы с Ириной стали вместе завтракать и ждать станцию. Наша цель была так близко! Я попросил охрану последнего вагона, чтобы нас тоже пустили в кабину турели.

Высунувшись из люка кабины, мы стояли с Ириной в обнимку и любовались панорамой, которую бросал нам в лица и прищуренные глаза колючий северный ветер. Он казался каким-то соленым.

Наш поезд, окруженный облаком песчаной пыли, грохотал по огромной холмистой долине, напоминающей какой-то исполинский музей для гигантов или же некую инсталляцию для съемок дешевого научно-фантастического фильма: все здесь казалось намешанным специально — возникало чувство, что это красивые декорации, придуманные человеком. Нарочитые и вычурные, хотя красота пейзажа не страдала от этого ощущения.

вернуться

76

Джа жив! (Англ.) Интернациональное приветствие у растофарианских собратьев по вере, в котором отрицается смерть божественной сущности.