И мы пошли. Облазили все, но, кроме следов церберов, крыс и нашего отряда, ничего не нашли…
— Все равно нас пасут. — Йорген помотал головой.
Я не стал спорить, и мы вернулись в бытовой сектор.
Я отпустил часовых на входе и дал туристам час на сборы — было девять вечера, а планировал выступить к десяти.
В мрачной тишине, прерываемой только тихим шепотом и шорохами вещей, группа стала готовиться к переходу… Я чувствовал, что моя репутация подмочена… я был на грани срыва, но держался, автоматически перемалывая в голове все факты, догадки и идеи по сотне раз. Не то чтобы смерть на Марсе такая уж редкость, но в моей группе… Это не самомнение, это просто моя осторожность и внимательность, доведенные до состояния привычки…
— Вы можете нам объяснить, в конце концов, что у нас происходит? — Аурелиано вынул меня из мира идей и абстракций прямо в реальность. — Кто убил итальянца и за что его убили?
— Кто его убил, я не знаю, пока не знаю, но мы это обязательно выясним, не сомневайтесь. — Я посмотрел ему прямо в глаза, чтобы понять, видит он мою неуверенность или нет. — А вот насчет того, за что, могу сказать одно: Джованни был связан со спецслужбами ООН, и скорее всего, это внутренние разборки разведок.
— Скорее всего? — подозрительно прищурился клирик.
— Я боюсь, — жалобно всхлипнула Аюми.
— Вам нечего боятся, — успокаивающе сказал я, — вы ведь не агент земной разведки?
— А что они делают здесь, на Марсе? — не унимался Аурелиано.
— Если бы я знал обо всех операциях, планируемых земными разведками, я бы с удовольствием ответил на ваш вопрос, — не выдержал я. — Но так как они мне ничего не рассказывают, я пока не в курсе…
— Тот, кто забывает об очищении души, своего разума, — умирает…
— Уймитесь вы, вашего бога ради, — перебил я Аурелиано.
— Все готовы? — тихим и каким-то уставшим голосом спросила Ирина.
Послышались разрозненные реплики, туристы толпились в холле в комбезах и шлемах, рюкзаки стояли на полу.
Сибилла и Йорген выдвинулись первыми — я замыкал. Погасил свет в тоннеле и самом блоке и забрался по винтовой лестнице.
Дромадеры в ангаре чувствовали себя превосходно — мне иногда казалось, что словосочетание «абсолютное наплевательство» было придумано о них. Йорген сказал, что возьмет дромадера Джованни, чтоб Сибиллин верблюд мог отдохнуть. Я молча кивнул.
Мы с Йоргеном открыли ворота ангара — и на меня сквозь открытое забрало шлема дохнуло зябким, пыльным и кисловатым марсианским воздухом. Стояли сумерки, бордово-сизое небо низко висело над плоскогорьем. Где-то выли церберы. Налетел легкий порыв ветра, ворота скрипнули. Я включил нашлемный фонарь, но сразу погасил: на севере, километрах, наверное, в пятнадцати от нас, словно гигантский мерцающий дирижабль, проплывал огромный глюк сигарообразной формы. Он был внушительных размеров и как-то очень спокойно и торжественно парил, куда-то направляясь на юго-восток. Он излучал голубоватое сияние, и по его телу пробегали тоненькие багровые и желтые змейки электрических разрядов. Редкие звезды на небе просвечивали сквозь него, а снизу, точно под ним, кружился небольшой смерч из песка, и доносилось ветром тихое ритмичное гудение. Страшновато, но очень впечатляюще. Вот так глюки провожали куда-то в марсианский рай душу профессора Джованни Мюррея, специалиста по глюкам… Ожили датчики радиации, выдав легкое повышение вечернего фона…
— Выходим? — нетерпеливо спросила Сибилла.
— Подожди, дай глюк пройдет… — провожая его взглядом, ответил я медленно.
— Глюк?
И тут большая часть туристов заинтересованно столпилась возле проема ворот, и я пожалел, что сказал это вслух. Они жадно смотрели на него, Крис пытался сфотографировать, сотни эмоций уходили в эфир, я же, напротив, старался ни о чем не думать… Возбужденный шепот нарастал… И вдруг… глюк остановился как вкопанный, словно и не было у него никакой инерции движения и он был легкий, как бумажный змей. Я замер…
— Все назад, в ангар, — театральным шепотом произнес я.
Туристы попятились.
Я не отрываясь смотрел на зависший объект, концентрируя свои эмоции на спокойствие, безразличие и созерцательность. Я представлял себе наш спокойный и размеренный путь, мерное покачивание седла, тихие разговоры, флягу со спиртом — словом, все умиротворяющее и обыденное…
Глюк продолжал висеть в вечернем небе, и мне это не нравилось. Затем на его боку зажглась ярко-желтая точка, и мне это еще сильнее не понравилось, но я и виду не подал, продолжая думать обо всем расслабляющем и абстрактном. Точка стала расти, расти, пока не вздула бок сигары неким крупным в размерах, желтовато-оранжевым апельсином, напоминающим модель солнца из голографического проектора в планетарии. Затем этот шар начал вращаться вокруг своей оси — и вдруг, совершенно неожиданно, подскочил вверх и свечкой скрылся в вечернем небе. В воздухе раздался слабый свист и хлопок… Я слегка стиснул зубы, и… глюк поплыл дальше…