Нет необходимости пересказывать ее; вначале все показалось мне сущей безделицей, детской игрой или мистификацией; однако, когда вы показали мне наконечник стрелы, дело вызвало у меня живейший интерес. Тут уж было нечто далеко не обыденное, и, приехав сюда, я принялся за работу, стараясь найти разгадку, снова и снова обдумывая возможные значения фигур, которые вы мне описали. Первой появилась фигура, которую мы решили назвать Шеренгами, — несколько параллельных линий, выложенных из кремней, повернутых острыми концами в одну сторону. Потом вы обнаружили линии, похожие на спицы колеса, сходившиеся в том месте, где находилось изображение Чаши, затем Треугольник или Пирамиду и самую последнюю — Полумесяц. Признаюсь, в поисках решения загадки я перебрал множество возможных вариантов, и, как вы понимаете, это было задача с двумя или даже тремя неизвестными. Мне приходилось не просто спрашивать себя, что означают эти фигуры. Но также кто их выкладывает. И еще, у кого могут быть такие ценные предметы и кто, сознавая их ценность, может запросто разложить их на земле возле тропинки? Нить рассуждений привела меня к предположению, что человек или люди, о которых идет речь, понятия не имеют о ценности уникальных кремневых наконечников. И все же я не очень преуспел, поскольку даже хорошо образованный человек, очень вероятно, может быть несведущим в таких вопросах. Появление глаз на стене сильно осложнило задачу, но, как вы помните, мы поняли, что в обоих случаях — одна и та же разгадка. Особая манера расположения этих глаз на стене заставила меня навести справки, не живет ли где в окрестностях человек карликового роста, но такового не оказалось, дети же, которые ежедневно проходят по тропинке, как я установил, к делу не причастны. И все же я был убежден, что кто бы ни нарисовал эти глаза, он должен быть ростом метр — метр двадцать сантиметров. Как я говорил вам тогда, любой, кто рисует на вертикальной плоскости, инстинктивно выбирает место для рисунка примерно на уровне своего лица. Затем загадка необычной формы глаз; все все указывало на монгольский разрез глаз, для жителей английской провинции непривычных. И, наконец, тот факт, что художник или художники могли видеть в темноте, окончательно сбил меня с толку. Как вы знаете, такую способность может приобрести человек, многие годы проведший в очень темном помещении, скажем в тюрьме, но где в Европе, со времен Эдмона Дантеса можно найти такую тюрьму? Человек, которого я искал, должен быть моряком, просидевшим немало лет в страшной китайской подземной тюрьме типа каменного мешка; и, как ни странно это, быть карликом. Но как объяснить то, что у моего воображаемого моряка нашлись доисторические наконечники стрел? И даже если я это объясню, то каков смысл и назначение загадочных знаков, выложенных из кремней, а также миндалевидных глаз? Ваша версия предполагаемого ограбления с самого начала показалась мне несостоятельной, но я был в совершенной растерянности, и рабочей гипотезы у меня не возникло. Только случайность помогла мне напасть на след. Однажды мы повстречали беднягу Тревора, а когда вы назвали его имя и упомянули об исчезновении его дочери, я вспомнил ту историю с девушкой. И сказал себе: за этим скрывается другая тайна, сама по себе, правда, неинтересная, но вдруг окажется, что она связана со всеми теми загадками, которые меня терзают? Я заперся в комнате, постарался избавиться от предвзятых мнений и заново обдумал случившееся, взяв за посылку тот факт, что исчезновение Анни Тревор имело связь с кремневыми фигурами и глазами на стене. Предположение это не очень-то мне помогло, и я находился на грани отчаяния, готов был отказаться от дальнейших поисков, как вдруг мне пришло в голову, что, возможно, главную роль здесь играет Чаша. Как вам известно, в Суррее есть место, которое зовется «Дьявольской чашей для пунша», и я подумал, что этот символ мог означать какую-то достопримечательность. И вот я решил поискать Чашу вблизи тропы, по которой ушла исчезнувшая девушка. А как я ее обнаружил, вы уже знаете. Я дал толкование кремневым фигурам, исходя из известных мне фактов. Значение первой фигуры, Шеренг, я интерпретировал следующим образом: через две недели (то есть половину лунного месяца) в Чаше должно состояться собрание или сбор, имеющие целью наблюдать или строить Пирамиду. С помощью нарисованных глаз, изо дня в день по одному появлявшихся на стене, очевидно, велся отсчет дней, я предвидел, что их будет четырнадцать — и ни единым больше. Так что дальнейшее развитие событий представлялось довольно ясным; я не стал бы ломать себе голову, пытаясь дознаться, каково будет сборище и кому предстояло собраться в уединенном, пользующемся дурной славой месте среди заброшенных холмов. В Ирландии, Китае или на западе Америки на такой вопрос легко нашли бы ответ; это могла быть сходка недовольных, собрание тайного общества, сборище линчевателей, все было бы намного понятнее. Но в глухом уголке Уэльса, населенном миролюбивыми людьми, подобное попросту невозможно. Я понимал, однако, что должен отыскать возможность наблюдать предстоящее сборище, поэтому решил не утруждать себя тщетными умозаключениями. Потом буйная фантазия пришла на смену здравым размышлениям, я вспомнил, что говорили, будто Анни Тревор украли феи. Поверьте, Воген, я здравомыслящий человек, как и вы сами, у меня в голове не возникают дикие фантазии. Догадка пришла, когда я вспомнил, что в старину фей называли маленьким народцем; одновременно я допустил возможность, что они хранители традиций доисторических обитателей этих гористых мест — пещерных жителей. Я понял, потрясенный, что ищу существо не более метра двадцати сантиметров ростом, привычное к пребыванию в темноте, которое пользуется каменными орудиями и знает, как выглядит монголоидная раса. Клянусь вам, Воген, я не стал бы говорить о столь неправдоподобных вещах, если бы вы сами не наблюдали их прошлой ночью, и я утверждаю, что поставил бы под сомнение свидетельства моих собственных чувств, если бы их не подтверждали ваши. Ни вы, ни я не можем смотреть друг другу в глаза и притворяться, будто верим обману. Когда вы лежали рядом со мной на траве, я чувствовал, как вас всего трясло, и видел ваши глаза в отсветах пламени. И потому я говорю вам все без малейшего стыда и утайки, что было у меня в мыслях прошлой ночью, когда мы пробирались через лес, поднимались на холм и лежали, притаившись за скалой.
Но одно было мне неясно и до самого конца ставило в тупик. Я рассказал вам, как пытался раскрыть тайну Пирамиды; собравшимся предстояло увидеть Пирамиду, но истинное значение этого символа ускользало от меня до самого последнего момента. Производное от древнегреческого слова «пир» — «огонь», хотя и ложное, должно было дать мне ключ к пониманию, но я так и не догадался.