Я непомню чтобы она меня когданибудь так называла она говорила просто Чарли и я сказал привет мисс Кпнниен я приготовил мой севодняшний урок только я потерял книжку для чтения по которой мы учимся. Она заплакала л убежала из комнаты и все на меня посмотрели тут я увидел что это совсем другие люди а не те которые раньше со мною учились в одном класе.
Потом я вдруг вспомнл чтото про апирацию и как я стал умным я сказал боже мой я паправде свалял Чарли Гордона. Я ушел до того как она вернулась в клас.
Поэтому я навсегда уезжаю из Нью-Йорка. Я нехочу еще раз сделать чтонибудь вроде этаво. Я нехочу чтобы мисс Кинниен меня жалела. На фабрике все меня, жалеют и этаво я тоже нехочу поэтому я уеду в какое-нибудь место где никто не знает что Чарли Гордон раньше был гением а теперь даже неможет читать книги и хорошо писать.
Я беру ссобой пару книг и даже если я несмогу их читать я буду много упражнятца и может я забуду не все что я выучл. Если я очинь постараюсь может я буду немножко умнее чем до апирации. У меня есть кроличья лапка и счасливое пенни и можетбыть они мне помогут.
Мисс Кинниен если вы когданибудь прочтете это не жалейте меня я очинь рад что я использывал еще один шанс стать умным потомучто я узнал много разных вещей а раньше я никогда даже незнал что они есть на свете и я благодари за то что я хоть наминутку это увидел.
Я незнаю почему я опять стал глупым и что я сделал нетак может это потому что я не очинь сильно старался. Но может если я постараюсь и буду много упражняца я стану немножко умнее и буду знать что значат все слова. Я немножко помню как мне было приятно когда я читал синюю книжку с порваной обложкой. Поэтому я обязательно буду все время старатца стать умным чтобы мне опять было так хорошо. Это очинь приятно знать разные вещи и быть умным. Я бы хотел быть таким прямо сейчас еслибы так я сел бы и все время читал. А всетаки я наверняка первый во всем мире глупый человек который открыл чтото важное для науки. Я помню что я чтото сделал но только непомню что. Кажоца я вроде сделал чтото для всех таких глупых людей как я.
Прощайте мисс Кинниен и доктор Штраусс и все и Р.S. пожалуста скажите доктору Немюру чтобы он так неворчал когда над ним смеюца и у нево будет больше друзей. Совсем нетрудно иметь друзей если разрешает людям над собой смеятца. Там куда я еду у меня будет много друзей.
P.P.S. Если у вас будет возможность положите пожалуста немножко цветов на могилу Элджернона которая на заднем дворе…
Дональд Уэстлейк
Победитель
Уордмен стоял у окна и видел, как Ревелл вышел за пределы разрешенной территории.
— Подойдите, — предложил он журналисту. — Сейчас вы увидите Охранника в действии.
Журналист обошел стол и встал рядом у окна.
— Один из них?
— Да, — в предвкушении улыбнулся Уордмен. — Вам повезло, это редкий случай. Как будто специально ради вас.
— Разве он не знает, что будет? — тревожно спросил журналист.
— Конечно, знает. Некоторые, правда, не верят, пока не убедятся сами. Смотрите.
Ревелл не спеша шел по направлению к лесу. Отойдя от края лагеря метров на двести, он начал сгибаться, зажимая живот руками, споткнулся, застыл, затем, шатаясь, медленно двинулся вперед. Преодолевая боль, он продолжал идти, но, не дойдя до леса, свалился на землю и замер.
У Уордмена пропала всякая охота смотреть, что будет дальше, — откровенно говоря, он был скорее теоретиком и грубая действительность его отпугивала. Повернувшись к столу, он включил селектор:
— Носилки для Ревелла к лесу.
Услышав имя, журналист обернулся.
— Ревелл? Это который? Поэт?
— Если его кропания можно назвать поэзией. — Губы Уордмена в отвращении скривились. Он читал кое-какие произведения Ревелла: дрянь, дрянь.
Журналист снова посмотрел в окно.
— Я слышал, что его арестовали, — задумчиво проговорил он.
Через плечо посетителя Уордмен видел, как Ревелл приподнялся и на коленях медленно пополз к лесу. К нему подбежали люди с носилками, подхватили сраженное болью тело и понесли к лагерю. Когда они скрылись из виду, журналист спросил:
— Он поправится?
— Денек — другой полежит в изоляторе и придет в себя. Небольшое растяжение связок. Журналист отвернулся от окна.
— Очень наглядно, — осторожно сказал он.
— Вы — первый посторонний, наблюдавший эту картину, — с удовлетворением произнес Уордмен. К нему вновь вернулось хорошее настроение. — Сенсация, не правда ли?
— Да, — согласился журналист, садясь в кресло. — Сенсация.
Они вернулись к интервью.
Уордмен уже сбился со счета, в который раз за этот год ему приходилось объяснять, что делал Охранник и в чем его великое значение для общества.
Сердцем Охранника была миниатюрная черная коробка, крошечный радиоприемник, вживленный в тело заключенного. В центре лагеря устанавливался передатчик. Пока заключенный находился в пределах 150-метровой зоны действия передатчика, все шло хорошо. Но стоило ему отойти, как черная коробка начинала посылать импульсы боли в его нервную систему. Боль усиливалась по мере удаления от передатчика и в своем пике буквально парализовывала.
— Понимаете, заключенный не может скрыться, — продолжал Уордмен. — Даже если бы Ревелл добрался до леса, мы бы его нашли — он неминуемо выдал бы себя криками.
Идею Охранника первоначально предложил сам Уордмен, в ту пору младший надзиратель федеральной исправительной тюрьмы. На протяжении нескольких лет ее внедрению мешали всякого рода сентиментальные возражения, но сейчас наконец Уордмена поставили во главе опытного проекта с испытательным сроком в пять лет.
— Если результаты окажутся хорошими, а я в этом убежден, — сказал Уордмен, — то все тюрьмы Федеральной системы возьмут на вооружение новый метод.
И в самом деле, Охранник исключал всякую возможность побега, позволял легко справляться с беспорядками — достаточно было на минуту — другую выключить передатчик — и упрощал саму систему охраны тюрем.
— У нас здесь охрана, как таковая, отсутствует, — продолжал Уордмен. — Только несколько человек на экстренный случай и для работы в изоляторе.
Опытный проект был рассчитан исключительно на государственных преступников.
Уордмен улыбнулся:
— Можно сказать, что в нашей тюрьме собралась нелояльная оппозиция.
— Иными словами, политические заключенные, — сказал журналист.
— Мы не употребляем такой формулировки, — сухо произнес Уордмен.
Журналист принес свои извинения и поторопился закончить интервью. Уордмен, вновь обретя благодушный вид, проводил его до выхода из тюрьмы.
— Взгляните. — Он взмахнул рукой. — Никаких стен, никаких пулеметов на вышках. Вот наконец идеальная тюрьма!
Журналист еще раз поблагодарил его за интервью и направился к машине. Уордмен подождал, пока он уедет, после чего пошел в изолятор взглянуть на Ревелла. Но тому сделали укол, и сейчас он спал.
Ревелл лежал на спине, уставясь в потолок. Одна и та же мысль неотступно ворочалась в голове: “Я не знал, что это будет так больно. Я не знал, что это будет так больно”. Он мысленно взял большую кисть и вывел черной краской на безукоризненно белом потолке: “Я не знал, что это будет так больно”.
— Ревелл!
Он повернул голову и увидел стоявшего у постели Уордмена, но не произнес ни слова в ответ.
— Мне сказали, что вы очнулись.
Ревелл молчал.
— Я предупреждал вас, — напомнил Уордмен. — Я говорил, что бежать бессмысленно.
Ревелл открыл рот и сказал:
— Все в порядке, не беспокойтесь. Вы делаете свое дело, я — свое.
— Не беспокойтесь?! — вытаращился на него Уордмен. — С чего это я стану беспокоиться?
Ревелл поднял глаза к потолку. Слова, начертанные минуту назад, уже исчезли. Если бы у него были бумага и карандаш… Слова утекают, их надо задержать…