ТРИЛЛЕР, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В ЭЛЕГИЮ
Перевод М. Амелина
Ты улетела ночным рейсом.
А я, возвратившись домой,
без сна проворочался до рассвета.
Но потом дремота взяла свое.
Внезапно меня наружный шум пробудил.
Спросонок мне показалось,
что порывистый дует ветер.
Потом напряженным слухом
я расслышал хлопанье крыльев огромных.
И вдруг стекло оконное треснуло.
Я встал и, раздернув шторы,
увидел вовне громадных размеров птицу,
на лету поворачивающуюся с трудом
в тесном пространстве между домами.
Вид ее был пугающим —
со всех сторон исполосованное тело
серебрилось редким оперением.
Но она на меня взглянула
взором, исполненным нежности,
разинула клюв и провещала громогласно:
«Мне больше уже не бывать самолетом.
С полпути я вернулась обратно,
чтобы вернуть тебе возлюбленную твою».
СТАНСЫ
Перевод М. Амелина
I
Мозг мой разлука гложет:
справиться — не способен;
вечности день, что прожит
мной без тебя, подобен.
Выпь голосит средь нощи
воплем о том гортанным.
Мне ж обернуться проще
каменным истуканом.
II
Я не терял рассудка.
Жаль его непотерю.
Страсть ожививший, чутко
вслушиваюсь и верю
той тебе, что как совесть
вечно казнит, коль плохо
мной творимое, то есть
стук о стенку гороха.
III
Отдаленная, лучше
мой раскрываешь дар ты, —
сам себя, как заблудший,
я при помощи карты
одиночества к цели
вывожу. К стихоплету
проявляешь ужели
сквозь пространство заботу?
IV
В предстоящем зерцале,
праведном и глубоком,
жрицей ты через дали
зришь всевидящим оком,
где я, силен ли, слаб ли,
мучишь, коришь как хочешь,
скоро меня по капле
каменного источишь.
V
Я коробок размокший
спичек в осенней луже
вспомнив, пою. Потёкшей
вниз по щеке, снаружи
мертвенной, той подобно
счастье одной слезинке.
Ведомо нам подробно,
наизусть, без запинки.
VI
Что поделать, я — тот, с кем
тяготишься союзом
и духовным, и плотским
ты, как ненужным грузом.
Ни меж собой мы сами,
ни с отчизной — не родня,
разве став мертвецами,
в зазеркальном «сегодня».
VII
Времена не похожи
друг на друга нимало.
Хладнокровней, до дрожи,
прежних то, что настало:
шум его беспрестанен;
жаром страсти объятый,
я амуровой ранен
не стрелой, а гранатой.
VIII
В мыслях твое настолько
мной изласкано тело,
что от удара тока
кто другой, оголтело
тронув тебя, отпрянет,
но, себе разъяренно
боль причиняя, станет
ждать ответного стона.
IX
В лед обратиться, в иней
жилам, суставам, коже,
ведь без тебя — с пустыней
хладной пространство схоже,
но лежать, снегопадом
тешась, как бы хотела
ныне с тобою рядом
каждая клетка тела.
X
Воздух порвать бы в клочья!
Нас представить в пределах
розных не мню точь-в-точь я
черными клавиш белых,
ангелов ли хохмящих.
Хлопьев ты кружишь ватой
в поле зренья, маячишь,
словно кадр двадцать пятый.
XI
Саваном плотным скрыты
у надежды, у счастья
и чело, и ланиты;
пульса ни у запястья
пальцами, ни губами
не прощупать на вые.
Рвешь ты сердце, как знамя,
на лоскутья живые.
XII
Мрак. Пустынные виды.
Я по гиблому краю
не планеты — планиды
астронавтом ступаю;
но, зане не разъемлю
яви с вымыслом звенья,
некому ждать на землю
моего возвращенья.