Господь справедлив
когда будто бы невзначай Гугл подбросит нам фотографии, показывая
гибнущих от голода — каждый день столько-то и столько-то —
и еще столько-то ждут своей участи
и еще столько-то вот-вот родятся,
чтоб череда их не прекращалась,
говорю ведь
Господь справедлив
когда показывает всё это и не скрывает
а мы, мы-то —
я, ты, ты и они
отводим глаза
голову запрокинем
может, и на небо взглянем
и для очистки совести
несколько слов пробормочем:
«Господи, помоги им».
КОНЧИНА СЕКСА
Перевод А. Пленинг
Когда-нибудь всё умрёт,
умрёт и секс в нашей кровати
меж нашими нагими телами,
мы сядем обескураженные
и застесняемся своей наготы,
ты прикроешь промежность ладонью,
и мы отвернёмся друг от друга.
Когда секс естественной смертью тихо умрёт в наших постелях,
мы продолжим лежать друг возле друга
в пижамах,
самому себе удивлюсь —
как был я раньше уверен в себе
и не знал стыда,
а сейчас, когда секс угас между нами
мы будто прозрели
и впервые голыми видим друг друга, стесняясь своей наготы.
Я лягу спиной к тебе,
только сны звёздами будут цепляться к потолку,
и ни одна больше не сможет оттуда сорваться.
Закроем глаза,
но сну не сковать наших век,
и все же мы будем лежать,
делая вид, что спим.
Когда секс погибнет меж нашими телами,
чуть рассветёт — я тихонько,
так, чтобы ты не успела заметить,
встану и, избегая смотреть на своё постаревшее тело,
быстренько что-то накину.
Ты выйдешь к утреннему горячему кофе уже одетая,
мы встретимся взглядами —
глаза, единственное, что осталось светлого в наших старых телах,
где ещё теплится огонь жизни,
я возьму твои руки в свои,
и мы улыбнёмся
и, возможно, подумаем даже,
(словно только что это открыли)
что любовь, эта — как и мы, старая и преданная — псина,
снова у наших ног ложится
и дыхание в ней не угаснет,
пока тела наши рядом лежат
и пока в наших глазах отражаются
звёзды воспоминаний, мерцающие на потолке.
СОФИКО КВАНТАЛИАНИ
ИЗ ЦИКЛА «ПАРАНОЙЯ»
Перевод В. Саришвили
Меня уважают кошки, собаки, а также женщины.
I
Вечереет.
Вспыхивают лампочки, как лимончики.
И в который раз хлопает дверь —
Сбегает жена, которая когда-то любила;
И соседке в жилетку плачется —
Что ночами супруг дурачится,
Всю её исколол булавками.
А ведь вроде горькую не глушит
И приличным выглядит мужем.
Целый месяц ходил тихоней,
Переживал, что жена рога ему наставила,
А потом прогнал её к чёрту-дьяволу.
Женщина — опозорена, обесчещена, Кунегунда.
Плачет отвергнутая женщина.
Участковый инспектор в растерянности
Как помочь им вернуть семейные ценности?
Летучие мыши повисли подмышками:
Беги, спасайся, не то тебе ни дна, ни покрышки.
Красавица,
Помнишь, как в бюстгальтер ты ватку подкладывала школьницей,
Как вы наскоро завтрак проглатывали,
Тебе помнится?
И как вы разошлись…
II
Он и вправду был поражён болезнью.
Подружился с калекой — писателем,
С которым царапал наборы слов.
И ему был безразличен
Гипнозом охваченный мяч мира нашего,
В котором жила его жена.
По вечерам они с калекой бродили,
Как бумажные вороны, покрывая вёрсты за вёрстами,
И вот пришли однажды в город,
Который назывался «Корова Пёстрая».
Остались они босыми,
В надежде лишь на слова и хромосомы.
Спали они рядышком, под чуждым солнцем,
И снились им доисторические кроманьонцы.
Для них писались законы
И устанавливались налоговые тарифы,
Дабы они ощутили вкус цивилизации.
И обменивались они новостями,
Что мифы — это сказки,
Что многое на свете — всего лишь сказки
Под этим небом, охваченным галлюцинациями.