III
По улице, обезображенной дворнягами,
Вышагивает с чемоданом огромадным —
Подмышкой — прижатый
Муж — развратник нерукопожатный.
Теперь инъекции несомненно потребуются,
И точит зубы на него вся терапевтическая отрасль.
Остановка у собственного подъезда. После —
Воспоминания о том, как бегала здесь девчонкой
И собирала на пустыре грязные бутылки,
Чтобы младших братьев разлакомить на выручку.
(Какою же доброй она тогда была).
И задумалась — как далеко ушла!?
Появились мальчишки с палкой,
На которую был нанизан голубь
С вывернутыми кишками,
Пробежали мимо и скрылись.
Затхлый воздух из комнаты выветрился,
Переполненное лёгкое опустошилось
И снова наполнилось воздухом.
Ритмично, ритмично
Закачалась икона Богородицы —
Извещая о возвращении,
А потом склонила лик свой к окну —
Исчезла.
ИЗ ЦИКЛА «МУЛЬТФИЛЬМЫ»
Перевод И. Кукулина
IV
The children in my backyard…
They make love; theu, they fall asleep beside me.
Хэй, Иисусе,
сейчас я спою для того,
чье сердце — без охраны,
чьи слезы — роса небесная,
чьи руки — ручьи,
кому жмут золотые сандалии.
Хэй, Иисусе,
я ли не та,
что нашла в земле куклу,
облезлую, с вытертым пузом?
Хэй, Иисусе,
я ли не та,
что увидела первой,
как ангелы снесли яйца
и улетели?
Хэй, Иисусе,
сейчас я спою для того,
чье сердце — без охраны,
рот — как воющая рана,
кто во сне увидел ночью
слегка пританцовывающих
сумеречного цвета детей.
IX
Вот сказка про маму, которая за своего единственного ребеночка воспела к Богу
Господи, Господи,
к Тебе взываю,
Ты раскачал
тьму ночную,
глядят из этого провала волки и шакалы,
притаились, оголодали —
да, такие чучела набивают
только в грузинских сказках.
Облекитесь, стебли растений
и дочери Иудеи,
облекитесь в раскрытые зонтики
и синеву над горизонтом,
а теперь призовите
моего единственного ребенка —
тихо-тихо девочка из дома ушла,
дьявола нашла и с ним возлегла.
Неужели еще увидишь меня,
Господи,
танцующей перед зарей
как ликующие танцуют?
Тело мое — сосуд, глиняная сура,
воспевает тебя, уподобившись птицам,
но из глиняного нутра.
Ох, Господи,
проснулась я на краю неба и увидела рядом колдунью:
маленькая была — связала кикимору
из шерсти черной,
вроде чертика
вот она и сидела в корзине,
ждала меня все это время…
Ох, Господи,
зачем я ее теперь-то увидела,
черную, перед собой?
X
Улизнула,
улепетнула,
петухи из снега, вершины Казбека
чуть ноги мои не свернули,
раскинула их на дороге,
как — из упавшего кувшина —
стебли цветов.
Ты, волшебница Катерлихзен,
их от грязи отерла.
А помнишь ли ты историю,
как единственная дочка —
пеленки и нарядные платья —
выросла хвостатой
и о других интересных событиях?
Чуть, говорю, не свернули
ноги мои к темным норам,
от ужаса стало дергаться веко,
а после глаза увидали,
как дрозды вылетают
из облака, которое и было
моим свадебным платьем.
Там зимовали они
между складок моей печали.
Вошла я в ручей, держа в руках
колокольчик —
люди увидели, говорят:
странный на ней наряд.
Так и стало мое платье колокольчиком.
Хэй, Господи,
возьми колокольное платье за ножку,
позвони мной,
позови язычников из нор
и повесь на скользкое небо
древний рог.
Хэй, Господи,
помнишь ту любимую дочку?
Взгляни теперь на нас —
головы наши в тумане,
как одуванчики,
нежны и прозрачны.