ИЗ ЦИКЛА «ПУТИ И ДНИ»
Перевод Б. Кенжеева
* * *
Чуть ли не ежедневно переезжая на новое
место, ты даже радовался; озябший,
проголодавшийся, предполагал, что след
путешествий останется где-то, хотя бы россыпью букв
на бумаге. Не вышло. Зато ты узнал о тайных
недомоганиях странников, чьи силы
то возрастают, то падают. Голос жены или дочки
мерещится перед сном. Учащаются дежавю.
Приступы беспричинной грусти одолевают все чаще.
И еще одно чувство — боль, словно теряешь нечто
неназываемое, неотъемлемое, взамен получая лишь
возможность быть чужим, обладать тьмой
лиц и имен. Быть чужим не для других (для них
ты и так посторонний), но для себя самого,
быть одним из бесчисленных «я», который вступает
в незнакомый город. Спрашивает дорогу. Переходит мост.
* * *
В эту страну часто тянет влюбляться. Бывает,
и ты поддаешься соблазну, особенно если
тонет дорога в июльских горах, вьется. «Мои
славные, я вас люблю!» — хочется крикнуть
придорожной деревне и коршуну, вывешенному,
как флаг, на околице, и лесистому склону, откуда он
спустился, и вотчине коршуна — небу меж горных
вершин, и траве, ждущей кровавых перьев
будущей жертвы, и самой этой жертве, что хищник
не успел еще высмотреть. Лает дворовый пес,
на забор бросаясь. Девочка-замарашка
провожает взглядом твою машину. Что делать
с внезапной радостью в сердце? Боль — проще, о ней
так нетрудно писать, но что сочинить о радости,
если справиться с нею недостает
ни одиночества, ни таланта?
* * *
«Упаси Господь болеть одному, тем более ночью,
тем более, далеко от дома. Одному и далеко
от дома. Ах, никто меня не утешит, никто
не подаст лекарства в тусклом гостиничном
номере. Одеялом укрылся, курткой, а знобит
все равно нестерпимо, и воды в бутылке осталось
едва на один глоток. Упаси Господь болеть одному,
особенно если ты мужчина: они в болезни
много слабее, они вообще ужасно падают духом,
хворая в отсутствие матери, или сестры,
или возлюбленной, или жены, хлопочущей
со снадобьем в правой руке, холодным питьем —
в левой». Ночь, гостиница, одиночество. Страх
смерти здесь и сейчас. Долго мерещился в темноте
собственный труп, жалко скорченный на несвежей
простыне. А поутру стало так смешно и так стыдно.
БЫЛО — И НЕТ
Перевод Д. Веденяпина
…А потом и стихи покинули людей.
Выбрали непогожую ночь, когда никто не высовывается на улицу,
тайно свернули свой лагерь
и двинулись в путь, обрастая по дороге все новыми и новыми соплеменниками.
Скорбные — от того что все так плохо кончилось,
И растерянные — потому что их оказалось меньше, чем они думали.
Словно последние, чудом уцелевшие солдаты разбитой армии,
уныло потянулись они по темным ветреным долинам домой,
к далекой стране, надежно укрытой от глаз времени,
из которой их — кого раньше, кого позже — обманом выманили.
Их ухода не заметили, потому что стояла ночь.
Их отсутствия не заметили,
потому что наступил день.
ДАВИД РОБАКИДЗЕ