БИЧ БОЖИЙ
Перевод М. Амелина
У самолета, висящего в небе, словно
крест,
норов — по-мужски — крут;
у него есть пули в запасе вместо
слов, —
и пилот, улыбаясь гордо,
на бреющем — ранним утром —
проносится над блестящей лысиной города.
У самолета, висящего в небе, точно
крест,
по-мужски — горяча страсть;
петлей ли страшит он всю сволочь и бесто-
лочь,
прочесывает цирюльником на вираже ли
завшивевшую голову власти,
скурвившейся и предчувствующей свое поражение.
У самолета, висящего в небе, словно
крест,
воля тверда — по-мужски;
у него есть бомбы в запасе вместо
слов, —
в нечестивых прицельными отстрелявшись,
на неправедных должное скинув,
вольной птицей ввысь — налегке — устремляется.
ЛЕЛА САМНИАШВИЛИ
ПЛАТЬЕ
Перевод А. Лобовой
Каждой тесьмою, вышивкой,
бусами мне б представить,
насколько была красива
та, что носила это
белое платье — в музее,
в полуподвале и в вечных
сумерках нежно распятое.
Но без тяжелых кос,
отдельно от уст и от глаз —
мерцает так одиноко
и полки вокруг. Рубины
поблескивают средь шелка
на головных уборах,
кольца, кинжалы, осколки —
склеенные в чаши,
и снова — оно, это платье,
отвергнутое навсегда —
как слишком тяжелое, длинное
слишком, до ослепленья, красивое.
Стою — от него независимо.
Ради легкости пусть и наряд,
и тело растает! Но платье —
такое легкое издалека —
проступит, когда захочу,
на миг — стихотворением:
его я надену, подол
одерну, — оправлю — и вниз
посыплются бабочки-тени.
«То, что в горсти сжимаю…»
Перевод А. Лобовой
To, что в горсти сжимаю —
ключи,
чтоб двери открыть, конечно, —
тех башен, где королевичи
прячут красавиц, как прежде.
Красавицы ткут, или, нежась в кровати,
мечтают — свободны от сонных заклятий.
ГОД ЗМЕИ
Перевод А. Лобовой
Целых двенадцать лет эту сказку
рассказываю тебе.
И снова окружность дугой
раскрылась и двинулась с места,
плывет. Начинает светиться
камешек в новом кольце.
Это и есть — год Змеи.
С пальца снимаю, верчу.
Что загадать? — за окном
белое облако сверху.
За темно-зеленым сосен
облаком наблюдает.
Я захочу — и снежинки
в воздухе закружатся.
И снова уставлюсь на чайник —
комнаты зимней моей
кипящую точку. А он
зевает от скуки — он сказок
совсем не любитель.
Так что загадать?!
Суп, в который я соль добавляю,
становится сладким.
Соль — это умерший сахар.
А сегодня все оживают
кристаллы и маленькие
девочки вроде той,
что не мечтала о косах
принцесс, а хотела коня —
черного или белого —
только чтоб всюду самой
мчаться на нем; и потом
она, в продолженье рассказа,
читала учебники по
истории, но до тех пор,
пока в поисках слов или золота,
или температура, не обнаружила
незнакомую землю,
и загадала: свобода!
Только названные ее братья
у народа этой земли —
длинноволосого, с лицами,
лбами в рисунках
из их головных уборов
повытаскали по одному
яркие перья, бутылку
виски вручили, а землю,
сиявшую духами предков,
прокляли будущим.
И загадали — свобода
от родины! И зашипела
новейшим макетом мира
жестянка, открытая у
губ всех древних богов.
Та девочка, книгу закрыв,
вернулась к сказке и первым
выплыла кораблем
к башне своей и зажгла
факелы — чтоб отгоняли
злых духов, чтоб Баба-Яга
не превратила вдруг башню
в избушку на курьих ножках.
Потом она в белых своих
кедах ходила к друзьям
и в школу — из собственной башни.
Сказке и здесь не конец —
опять год Змеи,
все тот же мой год,
с кольцом на хвосте — ползет
для продолженья рассказа
или таится в губах
желание загадать
сегодня
и обвиться вокруг твоей башни.