Выбрать главу

БИЧ БОЖИЙ

Перевод М. Амелина

У самолета, висящего в небе, словно                            крест, норов — по-мужски — крут; у него есть пули в запасе вместо                            слов, — и пилот, улыбаясь гордо, на бреющем — ранним утром — проносится над блестящей лысиной города.
У самолета, висящего в небе, точно                            крест, по-мужски — горяча страсть; петлей ли страшит он всю сволочь и бесто-                            лочь, прочесывает цирюльником на вираже ли завшивевшую голову власти, скурвившейся и предчувствующей свое поражение.
У самолета, висящего в небе, словно                            крест, воля тверда — по-мужски; у него есть бомбы в запасе вместо                            слов, — в нечестивых прицельными отстрелявшись, на неправедных должное скинув, вольной птицей ввысь — налегке — устремляется.

ЛЕЛА САМНИАШВИЛИ

ПЛАТЬЕ

Перевод А. Лобовой

Каждой тесьмою, вышивкой, бусами мне б представить, насколько была красива та, что носила это белое платье — в музее, в полуподвале и в вечных сумерках нежно распятое.
Но без тяжелых кос, отдельно от уст и от глаз — мерцает так одиноко и полки вокруг. Рубины поблескивают средь шелка на головных уборах, кольца, кинжалы, осколки — склеенные в чаши, и снова — оно, это платье, отвергнутое навсегда — как слишком тяжелое, длинное слишком, до ослепленья, красивое.
Стою — от него независимо. Ради легкости пусть и наряд, и тело растает! Но платье — такое легкое издалека — проступит, когда захочу, на миг — стихотворением: его я надену, подол одерну, — оправлю — и вниз посыплются бабочки-тени.

«То, что в горсти сжимаю…»

Перевод А. Лобовой

To, что в горсти сжимаю — ключи, чтоб двери открыть, конечно, — тех башен, где королевичи прячут красавиц, как прежде.
Красавицы ткут, или, нежась в кровати, мечтают — свободны от сонных заклятий.

ГОД ЗМЕИ

Перевод А. Лобовой

Целых двенадцать лет эту сказку рассказываю тебе. И снова окружность дугой раскрылась и двинулась с места, плывет. Начинает светиться камешек в новом кольце. Это и есть — год Змеи. С пальца снимаю, верчу. Что загадать? — за окном белое облако сверху. За темно-зеленым сосен облаком наблюдает. Я захочу — и снежинки в воздухе закружатся. И снова уставлюсь на чайник — комнаты зимней моей кипящую точку. А он зевает от скуки — он сказок совсем не любитель. Так что загадать?! Суп, в который я соль добавляю, становится сладким. Соль — это умерший сахар. А сегодня все оживают кристаллы и маленькие девочки вроде той, что не мечтала о косах принцесс, а хотела коня — черного или белого — только чтоб всюду самой мчаться на нем; и потом она, в продолженье рассказа, читала учебники по истории, но до тех пор, пока в поисках слов или золота, или температура, не обнаружила незнакомую землю, и загадала: свобода! Только названные ее братья у народа этой земли — длинноволосого, с лицами, лбами в рисунках из их головных уборов повытаскали по одному яркие перья, бутылку виски вручили, а землю, сиявшую духами предков, прокляли будущим. И загадали — свобода от родины! И зашипела новейшим макетом мира жестянка, открытая у губ всех древних богов. Та девочка, книгу закрыв, вернулась к сказке и первым выплыла кораблем к башне своей и зажгла факелы — чтоб отгоняли злых духов, чтоб Баба-Яга не превратила вдруг башню в избушку на курьих ножках. Потом она в белых своих кедах ходила к друзьям и в школу — из собственной башни. Сказке и здесь не конец — опять год Змеи, все тот же мой год, с кольцом на хвосте — ползет для продолженья рассказа или таится в губах желание загадать сегодня и обвиться вокруг твоей башни.