ДАВИД ЧИХЛАДЗЕ
СЛАВА КАЛИ, СЛАВА МАТЕРИ ДУШ!
Перевод К. Чухров
Воздвигай бумажные башни
Среди уличных дождевых потоков,
Отнеси усопшим сон,
Чтобы они побыстрее ушли, ибо
Они не приходят больше,
Не поют и
Не курят сигарет
В этой вечности, которая
Окружена холодным зимним
Космосом и кружится на кровавом
Острие согнутого ножа Кали.
Джайа кали, Джайа ма бхаватарини!
Аум дум дургайа намах!
Вот, мои бумажные корабли, в пустыне,
Горят в огне и
Не мокнут от воды.
Вот, вселенная моего сна
Гордая в желтых огнях,
В которых мужчины и женщины танцуют
Без устали.
Посмотри, поезда извиваются
Не торопясь,
И переносят тела из одного
Мертвого города в другой
Вдоль таинственной реки,
На углу улицы стоит женщина
В ожидании журавлей, но они
Не появятся,
Кто-то звонит по 59 центовому
Телефону,
В два часа ночи,
Почему-то ликуя.
Я считаю прошлое,
Но в руках и на голове —
Ничто.
Хотя возможно все
и начинается сейчас — прекрасный
Обед и немного сна.
«Это озеро. Вечер, когда мы с тобой присядем под елью…»
Перевод К. Чухров
Это озеро. Вечер, когда мы с тобой присядем под елью,
Поставим на головы солнечные венцы и оливковыми
Телами озвучим серебристое пространство.
Этот поцелуй, ночь, с горизонта сойдет Диана
И громогласно прикажет: танцуйте, пойте! (вы наверное
Нравитесь друг другу)…
Давай убежим от нее! Спрячем эту любовь. Этот
Букет: ромашки, розы, колючки
И святую, светлую
Слезу: маленькую настолько, что ей не скатиться, не
высохнуть
Никогда.
Потом — город,
Витрины: если отражаешься в них, знай, что ты жив.
Можешь там оставаться и ждать,
Даже если я не приду и вдруг забуду,
Что и ты — в этом городе, и помнишь все
так же как я
Дорогая, это
Озеро, вечер (когда мы присядем под елью,
Поставив на голову солнечные венки и оливковыми телами
Озвучим серебристое пространство)
Только туман
В нераскрытой розе.
ТИФЛИС
Перевод К. Чухров
Что остается в жизни, где нет конки,
Где суженные проносятся молниеносно на рассвете;
Сегодня Шалва поднялся в Шиомгвими, встречать весну;
Сегодня с Карло два раза снимали череп в его любимом
И ужасающем Тифлисе 90-х бедном
Квартале, в мусорной яме фабрик и мировой индустрии, Грмагеле,
Грмагеле — очень похоже на слово: «имгере».
Взять хотя бы песню Шота о нашем больном городе,
Где ничего не осталось — ни государства, ни
Жития и даже
Беспомощных собак, перебегающих с вокзальной площади
В замыленную ночь. Не осталось таких же девок в замыленных
Зеркалах туалетов и душевых.
Пой, посвяти это Сандро, которого
Уже можно считать потерянным.
Посвяти эту песню баням, где солнечный луч играет
С водой из открытой форточки, играет с грязью и растаявшим куском мыла
На каменном полу, —
Кто-то поет, кто-то сношается с однополым,
Ибо каждый человек
Одинокий и беспомощный ангел;
Тифлис, откуда бегут природа, пейзажи, картины
Давних и драгоценных воздаяний.
Откуда бегут минуты, лица и даже
Память о них.
Где министр безумен так же как поцелуи, деньги,
Забота, путешествия и ты
Становишься таким же безумным;
Тифлис, где мусор превосходит по количеству свалки
И ни одна птица не находит укрытия
В небесной сини.
Скажи, разве кто удержит тебя от того, чтобы
Потерять возлюбленное тобой, разве скажет кто:
«Постой, вот видишь у него — сердце, глаза — у этого».
Помни, братство твое, в котором были Карло, Сандро,
Шалва, Шота, множество женщин, детские звуки —
Никогда больше не возвратится.