Я могу представить себе как жил Уитмен в окружении
Праисторических медуз. На дне морей, когда он был огромным
Синим осьминогом, грозой океанов, чучелом Посейдона и
Дружил с морской черепахой, а теперь поднялся наверное
По небесным ступеням и в окружении женщин лакомится халвой
Или пробует индийский гашиш, как раз тот, о котором мечтал.
После этого виденья приду и скажу:
Неизменен горячий завтрак последней любви — радио забытых дней.
Матери, отцы, братья, сестры и вообще бензин,
Керосин, масло любви.
Есть у нас мантра — немецкое слово Liebestod.
Биенье: Liebestod и вновь мантра — обращенье
Возлюбленных к Кали:
Бом! Кали-кали (поет мриданга, Мриданга бьется, Мриданга солнце,
Мриданга сердце): возьми наш последний кусок, наш подарок,
Только оставь на время друг другу (душою к душе, телом к телу).
Возьми наши кровь, пот, слезы, ибо кто знает
Когда пожертвуешь нами,
И вот наконец возьми кусок совсем последний…
Поет Мриданга: Om Ah Hum Budda?
Очень легко миллион лет сидеть в лотосе и никогда не
Увидеть Чибу, чье сердце
Цветок утренний.
Чье сердце — ласточка в небе…
МУЭДЗИН, МАЛЬЧИК, ШЛЮХИ И ПОЭТ
Перевод В. Саришвили
На тверди лунного серпа лежит Зирака[4], как серьга,
повисла крохотка-звезда у золотых кудряшек лунных.
Несчастный этот муэдзин[5] глаза зажмурит крепко так,
чтоб ничего вокруг не видеть…
Застенчивым подпаском ветр сомкнёт ресницы шлюх —
точь-в-точь как ирисов ряды бессчётные…
— Зирака! — мальчик[6] позовёт, — спустись ко мне,
хочу живот твой тронуть нежно, как ласкал коня отцовского,
что был белее молока…
И лишь поэт[7], на камни сев, к хрустальным девичьим ногам,
в воображении своём красу Зираки и в ночи,
и среди бела дня представит…
Поёт Зирака у шатра: «С луною встретится Зухра[8] сегодня ночью»,
водяных блестящих струй коснувшись,
рябь воздушная бежит по ним, звук извлекая изощрённо…
И с минарета муэдзин в испуге спрыгнет, убежит,
чтоб ничего вокруг не слышать.
И сладость мёда той любви, той первой, безвозвратной той,
вдруг ощущают шлюхи на губах…
И в нежных лёгких чистый храм тлетворным куревом кадит мальчонка,
в дыме анаши, в мечтах является ему не встреченная на земле
любви избранница грядущей.
И в книгу неизбежных дней поэт запишет все слова,
своею кровью напитав перо.
Луна и после много раз с Зухрою встретится, но вот что интересно —
кто похитил юную Зираку?
И, связанные ниткой бус, Зираки слёзы от земли игривым
дождиком взвились, в постель луны забрались резво.
Там снова песню муэдзин поёт и, воздуха глотнув, взор устремляет
на луну, тоскуя по Зираке, но тоски своей не понимая…
И с этих пор, закрыв глаза, в ромашковый гамак любви ложась,
мечтают шлюхи, их мечты похожи на цветок — Зираку.
И мальчик, встретивший любовь, коня-красавца оседлав,
поскачет с девою на луг блаженной страсти
с жаждою благословенных грёз — Зираки.
И лишь поэт в душе своей отыщет книгу, точно как жемчужину
на самом дне неведомого океана,
И в книге той увидит он, как превращается струя горячей крови
в горсть зёрен, горсть спелых зёрен золотых —
Зираку…
ПААТА ШАМУГИЯ
КОМПРОМИСС
Перевод А. Сен-Сенькова
Я верю в то, что видел бога,
он стоял у входа в почту,
и держал мою книгу и бутылку водки.
Я верю, что все, что происходит ничего не меняет
и порядок вещей останется прежним.
Я верю, что поэзия
войдет в криминальную хронику,
и в конце новостей
ведущие будут в рифму рассказывать об ограблении банка
или об убийстве из ревности,
или обсуждать какой-нибудь поступок Джастина Бибера,
или, хуже того, его карьеру,
а прогноз погоды
превратится в разновидность буколической поэзии.
Я верю, что любовь,
иногда, действительно существует,
вот как твой поцелуй обогащает
эксклюзивную историю моего тела.
Я верю, что в наше время
играть в зло
скучно
и только депрессивные банкиры практикуют это.
Я верю, что человек может
умереть несколько раз в течении дня
(без перспективы ожить),
и это вовсе не является благородным поступком.
вернуться
6
Мальчик — символическая фигура, олицетворяющая всех достигших полового созревания мужчин.