— Вот нам и божий дар, а то я и не знала, чем тебя покормить.
Азау попыталась съесть кусочек мяса, но так и не смогла.
— Тогда хоть супу поешь, солнышко мое, это подкрепит тебя, — продолжала настаивать Дыса.
Несколько ложек супа Азау все же съела.
— Оставила бы тебя ночевать здесь, — сказала Дыса, — да боюсь, кто-нибудь узнает, и тогда не миновать нам беды. Лучше скажи, где ты прячешься, и я буду приносить тебе еду.
Азау встала, узкий стан ее изогнулся, точно ствол саженца.
— Ты стала мне ближе родной матери, счастьем своим я никогда с тобой не делилась, зато горе мое коснулось и тебя, смотри же, не выдавай меня.
— Не выдам, не бойся, клянусь тебе своим Дзанаспием, которого похоронил обвал.
— Прячусь я в пещере у Стойкой горы, вход прикрываю листьями папоротника, — призналась Азау.
Женщины поплакали на прощанье, на том и расстались.
С этого дня Дыса стала носить Азау еду. Соседям говорила, что идет собирать то малину, то смородину. Азау будто поглотила бездонная пропасть: никто о ней, кроме Дыса, не вспоминал.
Наступила осень. Солнце уже не грело, заметно похолодало. Вершины гор укутались снежной шубой. Азау больше нельзя было оставаться в своем укрытии: пещеру могло завалить снегом. Да и мысли о Таймуразе не давали ей покоя, сердце ее неудержимо рвалось к нему.
Как-то выдалась лунная ночь. Перемигивались звезды на кебе. Слабый ветер неслышно пробегал среди скал. Безмолвные горы высились черными силуэтами. И Азау решила бежать к Таймуразу.
Подоткнув полы своего старенького платья, Азау двинулась в путь. Было светло, как днем, но когда она взобралась на пустынную вершину горы Кел, внезапно стемнело и пошел дождь со снегом. Порывы ветра, налетевшего вдруг с севера, швыряли о скалы клубы черного тумана. Мокрый снег с силой бил Азау в грудь, забивался за ворот платья. И все же Азау продолжала идти. У перевала Черный дзуар ей повстречались отары овец, — это гнали скот пастухи из грузинских аулов Гудана и Хиу. Почуяв чужого, собаки подняли лай, и Азау укрылась за скалами. Прибежал пастух поглядеть, на кого лают собаки, и увидел Азау. Это был Гугуа из аула Хиу. Он обрадовался девушке, как неожиданной добыче, и на ломаном осетинском языке позвал ее:
— Пойдем со мной, поешь чурека.
На грубом заросшем лице пастуха появилась усмешка. Азау почувствовала, что попала в беду, и как можно тверже сказала:
— Отстань, я поджидаю своих, они сейчас подойдут, а идем мы в аул Урстуалта.
Как бы она сейчас хотела оказаться мышью и юркнуть в какую-нибудь щель, а то еще превратиться бы ей в орла и взмыть высоко в небо. Хоть бы ветер, этот неумолчный ветер донес весть о ее беде Таймуразу. Пастух, конечно, не поверил ей и продолжал скалиться. Тут и другие пастухи прибежали, повели Азау к огню, укутали ее буркой. Заботы чужих людей оскорбляли девушку, и она с гневом их отвергала. Мужчины то и дело повторяли по-грузински: «Красивая невеста досталась Гугуа». Вскоре они стали торопливо собираться в путь, боясь снегопада. Азау вскочила, взмолилась:
— Отпустите меня! Я скорее умру… я другого люблю, я для вас не подойду!
На следующий день выглянуло солнце. Засияли вершины гор, снежные склоны заискрились, высветились расщелины, Дыса, как обычно, принесла Азау поесть, но не нашла ее на месте. Долго она ее искала, звала, кричала — никто не отзывался, и Дыса, плача, вернулась в аул.
Пастух из аула Хиу взял Азау в жены. Жизнь для нее превратилась в муку. День ей казался мигом, ночь — нескончаемым годом. Она не смыкала глаз, все ждала рассвета, и первый же солнечный луч был для нее знаком немеркнущей любви Таймураза. Эта любовь согревала ее надеждой, и не раз в сознании у нее пробегало: «Не увидимся на этой земле, так, может, встретимся в стране мертвых». Много раз она собиралась бежать, но не знала дороги.
Прошли годы. Двух сыновей родила Азау. Дети были такими же грубыми, бессердечными, как и их отец. Азау не испытала даже материнской радости. Все мысли и чувства ее были по-прежнему связаны с Таймуразом. Тщетно пыталась она узнать или услышать о нем какую-нибудь весть и все же продолжала терпеливо ждать и надеяться.
Тяжелые раны получил Таймураз, но молодость и сила взяли свое, одолели смерть. Жил Таймураз у своих родственников в Урстуалта, пас скот. Бывало, в лунные ночи, подняв глаза к звездному небу, он говорил: «О ясный месяц, может, на тебя сейчас смотрят черные лучистые глаза Азау. О Бонварнон, может, твоим нежным сиянием она сейчас любуется. О могучий Барастыр, а может, где-то в твоих владениях тлеет ее белое тело».