— Помоги мне, Казбек, помоги! — взмолился Баде и погнал стадо домой.
На городской площади, против белого здания воинского присутствия, стоит толпа новобранцев.
Пришла очередь Баде, и вот он торопливо входит в двери, на которые так долго с волнением глядел.
В большой комнате за столом, накрытым красным сукном, сидят несколько человек в блестящих мундирах. И среди них один, к нему обращаются все.
«Вот этот, — мелькнуло в голове Баде, — словно Казбек, а остальные — подвластные ему горы».
Баде почувствовал невольное благоговение.
Он вынул свернутую бумажку из вертящегося ящика.
Сидевшие за столом взяли ее, развернули и потом что-то стали говорить и писать. Передали обратно.
— Ступай домой! Ты свободен, — обратился к Баде стоявший тут же рядом с ним переводчик.
— Не выпал, не выпал. Ступай домой и пей на радостях побольше араки.
Баде побледнел и не двигался с места. На лбу каплями выступил пот, а по блестящим сухим глазам была видна упорная работа мысли.
Рядом появился очередной парень, а он не уходил.
— Чего стоишь? Уходи! — прикрикнул переводчик.
— Переводи, пожалуйста, начальнику, я хочу сказать… — заговорил Баде.
— Чего тебе еще?
— Я желаю служить, а жребий не выпал, не возьмут ли меня так, без жребия?
— Нет, нет! Так не бывает, нельзя, не возьмут!
— Переводи, пожалуйста. Я хочу просить…
— Нельзя, нельзя! Ступай домой!
— Что он говорит? — спросил переводчика один из сидевших за столом.
— Просит, чудак, принять его на службу. Ему служить хочется.
— Господин полковник, — обратился офицер к соседу, указывая рукой на Баде, — не хотите ли взглянуть на редкость, вроде мамонта. Просится на службу.
— Да? Вот как! — ухмыльнулся полковник. — А, верно, дома-то ему не сладко живется.
Заметив улыбку полковника, переводчик весело расхохотался и, взяв Баде за плечи, повернул его и толкнул к двери.
Очутившись на площади, Баде долго не мог прийти в себя и бесцельно слонялся среди толпы новобранцев.
В стороне от этой толпы собралось несколько парней, внимательно кого-то слушавших. По временам там раздавался общий взрыв хохота.
Баде подошел и увидел двух молодых людей, сидевших на земле. Один держал в руке карандаш и клочок белой бумаги. Чему-то обучал соседа.
— Это — «м», а это «и» — говорил он, выводя карандашом какие-то вензеля.
— Это — «м-му», — повторял за ним сосед.
— Ишь ты! Как корова, «м-му», — передразнил его первый.
Парни рассмеялись. Улыбнулся и Баде. Он подсел на корточках к «учителю» и начал всматриваться в движение карандаша по бумаге.
— Тебе чего? — обратился к нему «учитель». — И ты желаешь учиться?
— Желаю, — ответил Баде.
— Заплати сначала.
— Заплачу.
— Сколько дашь?
— А ты сколько платил за ученье?
— Я? Я ничего не платил, а сам беру.
— Где ж тебя даром-то обучали?
— В тюрьме, вот где.
— Что ты! — удивился Баде. — Разве в тюрьме обучают грамоте?
— Как видишь.
Баде пристально посмотрел на собеседника. «Шутит парень или нет?» — думал он.
— Ну, что ж ты, болван, хочешь учиться? — спросил тот, толкнув Баде локтем.
— Послушай, ты только один раз был в тюрьме? — в свою очередь спросил его Баде.
— Один раз.
— А второй раз не хочешь туда?
— Не твое дело! Убирайся отсюда!
— Напрасно не хочешь: был бы студентом, — улыбаясь, сказал Баде и отошел.
Он глядел на вершину Казбека. Овцы, рассыпавшись вокруг по зеленому скату высокой горы, торопливо щипали сочную травку.
Солнце уже закатилось за горы. Лучи его только на сединах Казбека не перестали еще играть. И казалось Баде, будто этот величавый, могучий старец весело беседует один на один с далеким светилом. И никто не услышит их речи, никто не осквернит их беседы, горы стоят вокруг владыки в той же позе покорного ожидания.
«Казбек — тот же могучий повелитель исполинов, — думал Баде, — а я тот же ничтожный пастух. Он неизменен в величии, а я неизменен в ничтожестве. Мое желание подняться оказалось тщетным. Даже воров и убийц обучают грамоте в тюрьме, а я… Боже мой, боже мой! Что мне делать? Неужели надо попасть в тюрьму, чтобы… Нет, нет! Лучше умереть пастухом, чем на такое дело…»
Так успокаивал себя Баде, но мысли его становились все тревожнее, желания сильней, и мечты о чем-то хорошем, высоком все неотступнее преследовали его. Он долго стоял на одном месте. Лицо его исказилось от напряженной внутренней борьбы.
— Ну! Будь что будет! — наконец пробормотал Баде злобно, сквозь зубы. — Достигну или погибну!