Говард кончил выпрямлять крыло и занялся теперь шляпкой-шлемом. Кто-то в лимонно-желтом «провиденсе», шурша шинами, проехал по улице. Вспомнив о времени, она взглянула на часы: было двадцать пять минут двенадцатого. Мама с папой будут довольны — они спросят ее за завтраком, когда она вернулась, и получат ответ: «Что-то около двенадцати». Они всегда жаловались на то, что Арабелла рано возвращается домой.
Потом она снова подумала о Говарде. Он уже выправил вмятину на шляпке и теперь замазывал царапину. Закрасив царапины на крыле, он притащил шлем и платье к гаражику и просунул их в дверь. Она быстро оделась и выехала на улицу.
Из-за ветрового стекла он разглядывал Арабеллу. Голубые глаза его, казалось, излучали мягкий свет.
— Как хорошо на колесах! — сказал он.
Она изумленно посмотрела на него.
— Что вы сказали?
— Так, ничего. Это из рассказа, который я когда-то читал.
— О!
Она удивилась. Обычно механики не увлекаются чтением, да и все остальные тоже. Ее так и подмывало сказать, что она тоже любит книги, но она сдержалась.
— Сколько я вам должна? — спросила она.
— Хозяин пришлет счет. Я тут всего лишь рабочий.
— Всю ночь работаете?
— До двенадцати. Когда вы приехали сюда покупать платье, я только приступил к работе.
— Вы… вы очень хорошо починили мое платье. Я… я не знаю, что бы я делала…
Она оборвала фразу.
Мягкий свет, который излучали его глаза, погас. Теперь они смотрели холодно.
— Кто это был? Гарри Четырехколесный?
Ей было стыдно, но она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.
— Да. Вы… его знаете?
— Немного, — сказал Говард, и она поняла, что этим «немного» сказано многое. При ярком свете рекламы Большого Джима лицо его, казалось, вдруг постарело, а в уголках глаз появились морщинки, которых она прежде не замечала.
— Как вас зовут? — отрывисто спросил он.
Она ответила.
— Арабелла, — повторил он. — Арабелла Радиатор. А меня — Говард Автострада.
Арабелла взглянула на часы.
— Мне пора, — сказала она. — Большое вам спасибо, Говард!
— Не за что, — сказал он. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи.
Она ехала домой по пустынным темным апрельским улицам. Весна кралась за ней на цыпочках и нашептывала на ухо: «Как хорошо на колесах! Как хорошо на колесах!»
— Ну, — сказал на следующее утро отец, принимаясь за яичницу, — как этот двухсерийный фильм?
— Какой двухсерийный? — спросила Арабелла, намазывая маслом ломтик тоста.
— Ага! — сказал отец. — Значит, фильм был не двухсерийный!
— В некотором смысле, наверно, и в самом деле было две серии, — сказала мать. — Одна в кино, а другая — где-нибудь в другом месте.
Арабеллу стала бить дрожь, но она справилась с собой. Прямота ее матери напоминала рекламные телевизионные передачи. Это в какой-то мере гармонировало с яркими безвкусными микроавтобусами, которые она носила. Сегодня на ней было красное платье с выпуклой решеткой, изогнутой хвостовой частью и массивными темными стеклоочистителями. Арабелла снова подавила дрожь.
— Я… хорошо провела время, — сказала она. — И не сделала ничего плохого.
— И это все новости? — спросил отец.
— Наша целомудренная маленькая двадцатисемилетняя — почти двадцативосьмилетняя — дочь, — сказала мать, — чиста как первый снег. Наверно, теперь ты наложишь на себя епитимью — будешь вечерами сидеть дома и читать книжки.
— Я тебе говорила, что бросила читать книги, — сказала Арабелла.
— Читай себе на здоровье, — заметил отец.
— Бьюсь об заклад, ты ему сказала, что не хочешь его больше видеть, потому что он хотел тебя поцеловать, — сказала мать. — Ты всем так говорила.
— Нет, не сказала! — Арабеллу теперь опять била дрожь. — Как раз сегодня вечером мы с ним встречаемся снова!
— Вот это да! — сказал отец.
— Ура! — сказала мать. — Может быть, теперь ты станешь вести себя, как велит Большой Джим, — выйдешь замуж, будешь больше потреблять и поможешь своим сверстникам нести бремя поддержки нашей экономики.
— Может быть.
Арабелла отъехала от стола. Прежде она никогда не лгала и теперь была на себя сердита. Но только по дороге на службу она вспомнила, что, солгав однажды, нужно либо продолжать лгать, либо признаться во лжи. А поскольку о признании не могло быть и речи, ей оставалось либо поступить так, как сказала, либо, по крайней мере, делать вид, что так поступает. Сегодня вечером ей придется куда-нибудь пойти и пробыть там хотя бы до двенадцати, иначе родители станут подозревать ее во лжи.