Вот это хорошо сказано, про взаимовыгодные. Это мне нравится. Коротко и по существу. Враньё, конечно, зато по-доброму.
С народом именно по-доброму и надо. И ещё: «Грудью вперёд бравой, Флагами небо оклеивай».
А то без этого эффект смазывается.
Друзья считают, что я — диссидент. Мои высказывания записываются на диктофоны и прослушиваются в уединении. Раза два их пытались транслировать местные радиостанции, но после этого им срочно приходилось закрываться. На проверку соответствия трудовому кодексу.
В кругах, близких к городской элите, считается, что я человек свободомыслящий, а посему должен сообщать всю правду…
И тут есть проблема. Я не совсем понимаю, что это такое — правда.
А на слово не верю. Ни на слово, ни на жест, ни на ощупь… Некоторое время назад я решил: пусть правдой будет считаться всё, что бы я ни сказал. У диссидентов, говорят, так принято. Друзья меня поддержали, все, кроме, пожалуй, Киры. Возможно, именно за это я её и люблю.
Система пытается меня сослать. Думаю, по инерции. Уже два раза мне предлагались регионы, а вчера приходил чиновник из эмиграционного управления. Смотрел грустными глазами, теребил усы, а потом сказал:
— Ланúтольд Александрович, нельзя же так, в самом деле.
А я и не утверждаю, что можно.
Нет, эмиграция — это слишком глупо. В ссылку — с роялем, на каторгу — по справке о состоянии здоровья… Иногда я думаю, что система должна меня казнить. Грустный чиновник перестанет из-за меня страдать, Лёнечка получит Киру в безраздельную собственность, а я в последнюю минуту жизни трагично взгляну в глаза любимой девушки. Кира заплачет, а потом будет видеть меня во сне.
Неплохую картинку нарисовал, аж где-то самому себе убитому завидую.
Только ведь чушь всё это. Бред — и-го-го! — сивой кобылы.
Во-первых, умирать мне хочется только в определённые моменты, сейчас, например, желание ушло. Во-вторых, кто сказал, что на казнь будут рассылаться приглашения? И наконец, кто наследовать станет мне?
А теперь без шуток.
Мне не нравится картина ближайшего будущего. И она не нравится мне тем сильнее, чем больше её сторонников я замечаю. Так уж получилось, что я не склонен доверять мнению большинства. Особенно в глобальных проектах. Старая истина: своё мнение, как и задница, есть у каждого…
Начал изрекать истины. Ещё немного, и до правд дело дойдёт. Чёрт знает что. Нет, в душ, два горячих бутерброда с чаем и яблоко. А потом по улице Победы до Пушкинской. Посижу в сквере, посмотрю на фонтан…
Погоду действительно можно было назвать благоприятной.
Люди казались весьма довольными собой, друг другом и, возможно, даже мной. Нелюди пока не казались никак.
Я шёл по мощённому именными камнями тротуару и ел мороженое.
Почти каждое утро я прохожу здесь и размышляю над тем, за что же я люблю Киру. Выводы бывают самыми разными. К примеру, вчера мне казалось, будто дело в её космическом оптимизме, а дней пять назад — что в слегка раскосых серых глазах. Иногда я думаю, что люблю её просто так, а иногда вообще не думаю ничего.
Тем более что всё это — пурга. Глаза у Киры на самом деле карие, оптимизм — в рамках, а любить просто так нельзя…
Мимо вереницей протопали Новые граждане. Да… и некоторым ещё не нравятся панки…
— Сударь, вы нацист? — строго спросили меня откуда-то с северо-западного направления.
Я чуть замедлил шаг и повернул голову в сторону говорившего. Похож на мента. Форма камуфляжно-асфальтовая, глаза глупые. Изо всех сил стережёт родину и не высыпается.
— Если у вас нет нацистского удостоверения, то придётся уплатить штраф, — сказал мент. — Так смотреть на Новых граждан не разрешается.
— А как я на них смотрел?
— Грубить будете, сударь?
— Буду.
— Пройдёмте.
— Пройдёмте.
Я взглянул на часы — времени вагон. Можно и прогуляться. В самом деле, не платить же этому козлу деньги, которые он вымогает.
Кстати, он не мент. Шевроны другие.
— Сударь, — обратился я к своему провожатому, — а к каким силам правопорядка вы принадлежите?
— К охране посольства.
Надо же, подумал я, козлов уже берут охранять посольства. А может, и не подумал, может, сказал. Не знаю.
По крайней мере, козёл развернулся ко мне нефотогеничным лицом и потянул из кобуры парализатор. Э, подумал я, да вы, батенька, масон в худшем смысле этого слова.
И сделал два шага назад. В кармане — пятидесятирублевая купюра, пистолет и коричневая корка удостоверения. Вот интересно, какая из этих вещей мне сейчас пригодится?