Кроме путешествия по дальним странам, у Шалвы была ещё одна заветная мечта. Рано или поздно он хотел скопить денег, вернуться на родину и выстроить собственный храм на соседнем с их аулом склоне. Пройдут годы, и вокруг храма вырастет новый аул, аул его рода, и его правнуки будут бегать через ущелье играть с правнуками его братьев, и окрепнет род Хха-ввал-ки. Тогда не станут младшие сыновья уходить из дому в поисках работы, а дочерей выдавать за женихов из дальних земель, потому что из множества аулов встанет государство Хха-ввал-ки, где каждый будет равным в труде и достатке.
Знал Шалва и то, что этой мечте не суждено сбыться. С Побережья никто и никогда не возвращался. Так было всегда, с тех пор как поднялись горы и наполнились моря.
Об этом рассказал ему Панкрат, ещё тогда, когда совсем юный Шалва спустился с гор в поисках работы.
Первым делом он тогда зашёл в храм, над которым не вился дымок, несмотря на полуденную пору. В храме сидели без дела четверо: пожилой седой травник, два великана-кузнеца и немой подмастерье. При входе в храм неслышно звякнул колокольчик, и сидевшие заметно обрадовались этому.
— Привет тебе, Горновой! — сказал за всех травник и протянул руку ладонью вверх.
Вечером десятого дня, когда Шалва впервые пил чай с чабрецом в просторном доме Панкрата, он и узнал обо всём.
— Сюда все приходят за работой. И все её находят, и находят жильё и прочее. Но вернуться домой никто не может. Так уж повелось. Мы, жители Побережья, остаёмся на нём до конца дней. Не журись, сынок, так уж устроен мир.
— Но если люди приходят сюда каждый день, из года в год, и так веками, где же они находят себе работу и жильё? Как им всем хватает места?
Панкрат какое-то время молчал, прежде чем ответить. Затем продолжил:
— Знаешь, большинство из нас не задаются таким вопросом. А ответ, я думаю, в том, что Побережье не имеет пределов. Оно бесконечно в обе стороны. Видишь, вон в ту сторону, на восход, за Хеттэбетом следует Семендер, Белендер, Урукта, Ынычкон. И так далее, далее, без края. А пойдёшь в закатную сторону, будут тебе Каварна, Тэссала, Новеград, Триновант, и тоже до бесконечности.
— А как же моряки, дальние страны, твоя родина, наконец? Странно всё это.
— Ничего странного. Они тоже на Побережье. Я, как и многие здесь, тоже родился не в Хеттэбете, просто переплыл в молодости из одного края в другой. А дети вот вернулись в Элладу, побросав на меня со старухой внуков. Другое дело вы, горцы. Вы из-за хребта приходите. Поэтому и говорится, что не можете вернуться. Нам-то, по большому счёту, и возвращаться некуда.
Последних слов Панкрата Шалва почти не понял, да и вдаваться в их смысл не стал. Гораздо важнее и больнее были предыдущие, о том, что пути домой нет.
Поначалу Шалва не поверил, но сколько раз ни подымался за ручей, не мог найти той тропы, которая увела бы его дальше, в горы. И что самое странное, он совершенно не помнил пути, по которому спустился на Побережье.
Смирившись, Шалва перестал жить верой, но надежда находила лазейки, ему казалось, что когда-нибудь сон кончится и он вернётся домой, к родным.
В этот десятый день Шалва рисовал поход Искандера Великого на Индию, о котором в прошлый раз рассказывал Панкрат. Как обычно, старик так увлёкся рассказом, что чуть ли не сам превратился в полководца.
— Эх, будь у меня порох, я бы наверняка одолел эти Небесные горы и вошёл в долину Ганга!
Булатная сталь звенела о кованые доспехи на картине, как настоящая. Шалва знал, что её секрет открыл ремесленник Джава из Мзымты, и было это гораздо позже походов Искандера, но не справился с искушением. Ну не могли же великие воины прошлого драться простым сыродутным железом!
Сама собой битва за Бхарати на бумаге сменилась набросками заготовок для ковки. Затем в ход снова пошла охра с чистотелом, и в горне заплясали человечки. Они заполняли собою весь объём печи, в которой больше не было металла и огня. Они и были — яркий живой металл, который плясал без устали, желая вырваться из тесных объятий горна.
Вдруг Шалва заметил, что язык пламени перекинулся с края бумаги на ближайший сухой куст. Тот вспыхнул мгновенно, ровным жаром, и человечки, увеличившись в размерах, продолжили в нём свой танец. Шалва хотел закрыть глаза, чтобы избавиться от видения, но по векам полыхнуло огнём.