— Я за неделю выстроил схему аферы государственными долговыми расписками, ты обыкновенную курицу лепил миллионы лет, и теперь спрашиваешь, кто из нас творец? — утром устало плевался в тупо-лазоревое небо, но лишь тишина была ему ответом (то бишь мне, пардон, заигрался).
Прозреваю иезуитский сценарий — на этом дурацком мире инфицировать мне смертельную болезнь, подсадить симбионта-паразита, наблюдать корчи здорового организма и записать всё это безобразие для социальной рекламы: «Своевременное покаяние — ключ к выздоровлению». Так вот: импресарио разобью физиономию, а контракт не подпишу… нет, подпишу, но от размеров гонорара, что непременно затребую, у продюсера глаза полезут на лоб!
Хорошо, принимаю условия! Принимаю! Больше не могу кричать, всю ночь орал в кошмарных видениях и сорвал голос. Об одном прошу — потом, как всё будет сделано, яви, пожалуйста, одно из пресловутых своих чудес! Прошу тебя, божечка, воплоти совесть в уродливого детину, и я с лёгкостью душевной повяжу ему «колумбийский галстук». Ещё лучше — воплоти её в боязливую монашку, напоминаю, мне нравятся крутобокие шатенки с пышным бюстом, а дальше можешь отвернуться и заткнуть уши.
Две недели пролетели как один день. Теперь главный режиссёр представляется мне гением, а либретто я основательно «пощипал» и растащил на цитаты, к примеру, эту: «Душегуб и убийца Джон Газз по прозвищу Партер, раскайся и воздастся тебе по заслугам!» Против воли звучит в ушах денно и нощно. Непонятно только, воздастся из расчёта «до покаяния» или «после»? Если «после» — вариант приемлемый, если «до» — категорическое нет! Хорошо, хорошо, готов покаяться, скажите только, где и как, иначе сдам билет и напишу злобную рецензию в «Театральный вестник»!
Как-то, в одной из ночных постановок, у совести проскочило что-то насчёт цены, стоимости и расплаты. Не будь дурак, «прокрутил» этот кусок несколько раз подряд и едва не проснулся от радости. Вот же оно! Всё имеет свою цену, а значит, продаётся и покупается! Покупаю свои грехи! Оптом! А чем расплачиваться буду? Э-э-э… остатком жизни! Жаль, конечно, но существовать вечность на острие чудовищного ножа, которым орудует Чалый Бен, — то ещё удовольствие. Впрочем, Чалый — бездарь! Мой нож был тоньше и уже, а дыры в теле Бена получились глубже и длиннее. Парадокс? Не знаю, не знаю… Это как раз тот случай, когда «парадокс» и «искусство» становятся синонимами. Жди меня в аду один, Чалый, плевать на совесть с высокой колокольни. Но там плотоядно щерится не один только Бен. А Кривой Чунки? А рыжий Эрни? А одинаково уродливые близнецы Ууйво?
Оптом не выйдет. Высочайшую санкцию на обмен я добыл, но никакого опта. Во сне получил от продавца жестокий отлуп. Жаль, идея неплоха, да что там неплоха, просто блестяща! Но очень не понравилась хитрая улыбка контрагента. Очень! В конце концов, с выкупом грехов я тоже неплохо сообразил, как-никак за неделю выстроил схему аферы государственными долговыми расписками! Мне бы только в прошлое заглянуть, уж я бы сумел уравнять дебет и кредит! Представления не имею, как они поняли, но там же, в грёзах, всё и началось. Время ощутимо сгустилось, уплотнилось, приобрело цвет, вкус, запах. Запахло виски, малость зарябило, корабль затрясло, будто на форсаже. И, как в дурном Зазеркалье, вижу впереди картинки прошлого, будто подёрнутые дымчатым маревом, всё узнаваемо и свежо. Уже началось? Это и есть моё искупление грехов? Вот так, без генеральной репетиции, без прогона, в любительских декорациях? Как там, в либретто: грустным взглядом окидываешь прожитую жизнь в шаге от чистилища?
Сзади поддувает вселенским холодом, меж лопаток чешется, подмывает оглянуться, но странное дело — боюсь, в условиях сделки чёрным по белому прописан категорический запрет на самодеятельность. Посему иду вперёд, не оглядываясь. Я хорошо помню «Орфея» в театре Кьячче, малый сыграл не по сценарию, бросил за спину один единственный взгляд и вызвал гнев второго режиссёра.
Нет, вы только посмотрите! Кого я вижу! Бартоломью Эстевес, как же, как же: драка в игорном заведении после партии в покер, нож в сердце и мгновенная смерть.
— Здравствуй, Газз. Не могу сказать, что искренне желаю тебе здоровья, просто так принято.
— Привет, Барт. Удар в сердце, э-э-э… один год.
— Экий быстрый! Всего год? Впрочем, никогда тебя не понимал! А это тихое театральное помешательство? Знал бы, как недоумевают ребята!
— Темнота! Я актёр по призванию, джентльмен удачи по карме, а кресло в театральном партере даст сто очков форы любому барному табурету!