Алиса тогда от корки до корки прочитывала газеты — история задела её за живое. Гигантский шатёр, окружённый россыпью подсобных построек, стоял там, где буквально через месяц после закрытия цирка принялись строить Морской Вокзал. Земля требовалась под новое здание, Элиас переезжать отказался. «Как они не понимают, — всплёскивала руками Алиса, — он же гений!» Теодор посмеивался над её горячностью. На цирк обрушились проверки, Шангале обвинили в уклонении от налогов, Морской Банк, напуганный перспективой закрытия цирка, потребовал срочного возврата старого кредита.
Поклонники Элиаса сбились в комитет защиты цирка, и Алиса стала его секретарём. Тогда она и познакомилась с Просперо. Теодор видел его лишь мельком, дрессировщик показался ему грубым и самодовольным типом. Его неожиданная дружба с Алисой представлялась Теодору немного странной, но несущественной. Если бы он знал…
Алиса писала во все газеты, собирала подписи под петицией мэру. Пыталась подсунуть бумагу Теодору, но он ответил: «Что изменится от одной подписи? Малышка, я вот-вот жду повышения, а шеф и так рвёт и мечет от этой возни. Ты же не хочешь мыкаться по съёмным квартирам, когда мы поженимся?» А потом Шангале объявил, что цирк уезжает в гастрольное турне по всему миру, и Алиса поднялась на борт «Великолепного» рука об руку с Просперо.
В комнате сгущались сумерки, но Теодор, погружённый в воспоминания, не спешил включать лампу. «Алиса, Алиса», — пробормотал он, но перед мысленным взором появилась не скромная девушка в элегантном платье, а гибкая циркачка в трико.
Теодор дёрнулся, как ужаленный. Строчки афиши, предсказание гадалки… Зажмурившись, Теодор помотал головой и отхлебнул из остывшей кружки. Мечтал выступить хотя бы на любительском представлении, и вдруг получает ангажемент у самого Элиаса Шангале! Это преступники, напомнил он себе. Старуха морочила ему голову, чтобы дать уйти убийцам. Теодор вдруг обнаружил, что стрижёт и без того короткие ногти, чтобы сделать руки чувствительнее, — приём, вычитанный в главе о Гудини.
Отшвырнув ножницы, он заходил по комнате. Порывшись в шкафу, извлёк старый потрёпанный цилиндр в потёках желтка — как-то Теодор попытался повторить знаменитый фокус с сырыми яйцами, а потом засунул шляпу подальше, надеясь, что мерзкие яичные разводы станут не так заметны, когда засохнут. Следом на столе оказался остальной реквизит — мешочек с крючком, чтобы привешивать его под рукав, зеркальца, плотный чёрный платок…
Теодор сделал круг перед воображаемыми зрителями, показывая, что внутри цилиндра пусто. Взмахнул рукой и принялся вытаскивать целые каскады разноцветных шёлковых платков. «Браво!» — крикнул чей-то бас в голове, щекам стало горячо, и Теодор раскланялся, растерянно улыбаясь. Среди его реквизита таких платков никогда не было. С неприятной тяжестью под ложечкой он затолкал платки обратно и хлопнул шляпой о стол. Перевернул — платки исчезли. Теодор отодвинул цилиндр и застыл, нервно потирая грудь. Потом, усмехнувшись, сходил на кухню и вернулся с ложкой. Встал лицом к невидимой публике и принялся выделывать пассы. Он немного отвлёкся, вспоминая порядок действий, и вздрогнул, почувствовав между пальцами холодящую пустоту. Ложка исчезла. На лбу Теодора выступил пот.
Нежный девичий голос пропел: «У него прекрасно получается, правда? Попробуй ещё, милый!» По комнате пробежали отсветы цирковых прожекторов. Чувствуя, что сходит с ума, Теодор накрыл цилиндр платком, напустил на себя загадочно-мрачный вид и щёлкнул пальцами. Откашлялся — в горле стоял ком.
— А теперь, уважаемая публика… — прокаркал он в пустую комнату, замялся, не зная, что сказать дальше, и просто выкрикнул: — Алле!
Платок упал с цилиндра. Теодор с опаской заглянул внутрь. На дне сидела пегая морская свинка и помаргивала на Теодора белобрысыми ресницами. Он потрогал её пальцем — свинка была живая, тёплая и пушистая; к кургузому задку прилипла веточка кружевных водорослей. Держа цилиндр на вытянутых руках и стараясь не дышать, Теодор подкрался к шкафу, сунул шляпу в самый дальний угол и захлопнул дверь. Со скрежетом провернулся большой медный ключ. Теодор метнулся к выключателю, и комнату залил электрический свет.
На столе грудой лежал хлам, совсем не похожий на цирковой реквизит. Теодор был уверен, что цилиндр, запертый в шкафу, абсолютно пуст, — настолько уверен, что даже не стал проверять. На полу валялась ложка. Теодор представил, как качает головой Агата, и, озабоченно хмурясь, отправился в постель.