Майор перевел взгляд на Барри. Парень не дурак. Он, видимо, все обдумал.
— А как насчет изменения концентрации? — спросил Бранч. — Как разложение тканей объясняет появление и исчезновение азота?
— А что, если дело в причине его появления?
Бранч терпеливо ждал.
— Что, если останки периодически тревожат? Причем в определенные часы?
— Дурь!
— Среди ночи?
— Дурь!
— Когда думают, что нам не видно.
Словно в подтверждение его слов, пятно на экране шевельнулось.
— Что за черт!
— Быть не может!
Бранч оторвался от серьезных глаз Барри и посмотрел на экран.
— Дайте план покрупнее, — попросил кто-то с другого конца комнаты.
Изображение в несколько приемов увеличилось.
— Больше не получится, — сказал капитан. — Длина и ширина видимого участка — десять метров.
Можно было различить даже кости. Сотни человеческих скелетов переплелись в тесном объятии.
— Подождите-ка, — пробормотал Макдэниелс, — смотрите!
Бранч уставился на экран. Груда мертвецов шевельнулась. Бранч моргнул.
Словно устраиваясь поудобнее, кости снова встряхнулись.
— Вот суки сербы! — выругался Макдэниелс.
Против определения никто не возражал. В последнее время сербам удалось себя показать.
Россказни о детях, которых заставляли поедать печень своих родителей, о женщинах, которых насиловали месяцами, о разных извращениях — все оказалось правдой. В войне у любой стороны есть чем оправдать свои зверства — месть, защита границ, воля Господа.
От прочих группировок сербы больше всего отличились усердием, с которым прятали последствия своих преступлений. Пока американцы не положили этому конец, сербы в спешном порядке поднимали массовые захоронения и сваливали останки в старые шахты или раскатывали техникой по полям — словно удобрение.
Как ни странно, их усердие давало Бранчу некоторую надежду. Уничтожая следы своих преступлений, сербы стараются избежать обвинений и наказаний. Но, быть может, за всем этим стоит чувство вины — разве злодейство без него возможно? Что, если чувство вины и есть наказание? Расплата за содеянное?
— И что же теперь, Боб?
Бранч оглянулся — такая фамильярность в присутствии младших! «Боб» — полковнику! Так обратиться мог только один человек. Мария-Кристина Чемберс — предводительница ученых гробокопателей, грозная и несокрушимая. Бранч и не заметил, что она здесь.
Профессор патологии из Британского Открытого университета — сейчас в академическом отпуске — Чемберс держала себя запросто с кем угодно. Санитаркой во Вьетнаме она видела больше сражений, чем многие «зеленые береты». Ходила легенда, что во время новогоднего наступления[6] она даже взяла в руки винтовку. Из всех сортов пива признавала только «Курс», на ходу постоянно шаркала ногами и потрепаться любила не хуже канзасского фермера. Солдаты ее любили и Бранч тоже. Полковник — он же Боб — и Кристи даже сдружились. Но в одном вопросе они не сошлись.
— Опять будем увиливать?
В комнате стало так тихо, что Бранч слышал, как кто-то печатает на клавиатуре.
— Доктор Чемберс… — попытался образумить ее какой-то капрал, но она его тут же срезала:
— Отвали, я говорю с твоим начальником.
— Кристи! — умоляюще сказал полковник.
Однако Чемберс была настроена серьезно. К ее чести, она была ни в одном глазу и даже без фляжки. Мария-Кристина уставилась на полковника.
Он переспросил:
— Увиливать?
— Да.
— Чего ты от нас хочешь?
Ни одна доска объявлений в лагере не обходилась без листовок НАТО с фотографиями разыскиваемых военных преступников — пятидесяти четырех человек, обвиняемых в самых страшных военных преступлениях. СПС — силы НАТО по выполнению соглашения — имели задание схватить каждого, кого найдут. Странное дело: несмотря на девятимесячное пребывание в стране и активную работу разведки, натовцы никого так и не нашли. В некоторых печально известных случаях СПС буквально отворачивались, чтобы не видеть того, что творится у них под носом.
В Сомали американцы получили урок, когда пытались задержать лидера повстанцев. Тогда было захвачено двадцать четыре американских солдата; их забили насмерть, привязали за ноги к автомобилям и протащили через город. Сам Бранч разминулся со своей смертью буквально на две минуты.