Обычное дело, Веткин застрял в лифте. Между пятым и шестым этажами. Веткин немного подумал и нажал кнопку с надписью «диспетчер».
Сначала в микрофоне высморкались. Потом отозвался глухой, замогильный голос: «Диспетчер слушает». Диспетчер был мужчиной.
— Я в лифте застрял, — сказал Веткин.
— Это еще что, в лифте, — сказал диспетчер. — Тут у людей такое делается, что не приведи господи!
— Что? Что делается? — удивляясь, спросил Веткин.
Диспетчер снова высморкался.
— Пятнадцать лет душа в душу, — сказал он. — Дом. Дети. Обстановка. Все. Что ей еще надо было? И на тебе. Как обухом по голове. Ушла.
— Кто?! У кого ушла? — все больше удивляясь, спросил Веткин.
— У меня. Жена, — сказал диспетчер. — Прихожу вчера после смены. Ничего не подозреваю. Гляжу, на столе записка. Прочесть?
— Прочтите, — сказал Веткин.
— Читаю, — сказал диспетчер. Послышался хруст разворачиваемой бумаги. — «Ваня! Надеюсь, ты меня поймешь и простишь. Все что было между нами, — страшная ошибка. Я встретила человека, который может составить счастье моей жизни. Детей заберу, когда устроюсь на новом месте. Квитанции из прачечной в шкафу на второй полке сверху».
— Сколько детям? — с ужасом прошептал Веткин.
— 10 и 3. Бедные малютки! Что я им скажу?
— Боже мой! — сказал Веткин, держась за стенку лифта и чувствуя, что слабеет.
— Что я им скажу? — еще раз повторил диспетчер, а из микрофона вырвались сухие лающие звуки. Диспетчер, кажется, плакал.
— Держитесь! — сказал Веткин, чувствуя, что сейчас сам вот-вот расплачется. — Держитесь во что бы то ни стало. Будьте же мужчиной. Вам сейчас никак нельзя раскисать. Выпейте воды. Воды!
— Дом. Дети. Обстановка. Все, — рыдая, сказал диспетчер. Затем послышалось лязганье стакана. Забулькало.
— Теперь попробуйте забыться, — сказал Веткин. — Усните.
— Дом. Дети, — ослабшим голосом бормотал диспетчер. — Что ей еще надо было?.. — Слова становились все тише, тише. Наконец Веткин услышал мерное посапывание.
«Уснул, — думал Веткин, поудобнее устраиваясь на полу лифта и тоже задремывая. — Как это в жизни все странно получается. Рядом у человека горе, беда, а мы ходим, живем счастливые, равнодушные, ничего не подозревая».
Веткин не помнил, сколько проспал. Проснулся от того, что в клетку лифта отчаянно барабанили.
— Кто там? — пробормотал Веткин, продирая глаза.
— Проснитесь! Да проснитесь же вы скорей! Это я, диспетчер!
— Что случилось? — спросил Веткин, окончательно приходя в себя.
— У меня новость! — захлебываясь от волнения, говорил диспетчер. — Прибежал, хотел и вас порадовать. Жена вернулась, понимаете. Позвонила мне на работу. Ждет меня. Бегу. Лечу к ней.
— Цветов не забудьте купить, — сказал Веткин сквозь решетку. — В знак примирения. Не напоминайте ей прошлого. Кто старое помянет, тому глаз вон.
— Обязательно куплю, дорогой вы мой человек! — прокричал диспетчер уже с площадки первого этажа.
— Счастья тебе, диспетчер, — прошептал Веткин, и сердце его наполнилось радостью.
Малолетний Климчук разгрохал столовый сервиз на двенадцать персон и теперь держал ответ перед Климчуком-старшим. Тот как раз высвобождал из брюк широкий офицерский ремень.
— Ну, ложись, — скучно сказал Климчук-старший Климчуку-младшему.
От дверей кухни донесся трагический шепот Климчук-матери:
— Что нужно сказать папочке?
— Папочка, я больше не буду, — послушно сказал Климчук-младший.
— Никогда не буду, — подсказала Климчук-мать.
— Никогда не буду, — повторил Климчук-младший и с талантом импровизатора добавил: «Правда-правда».
Климчук-старший посмотрел в голубые глаза своего сына, и в его голове шевельнулось сомнение: «Может, не пороть?»
В комнату неслышно влетели духи Песталоцци, Ушинского и Антона Макаренко.
…После этого случая Климчук-младший никогда в жизни, никогда-никогда, не разбил столового сервиза на двенадцать персон. Правда-правда.
Однажды Климчук-младший играл в партизан, в результате чего сошел с рельсов трамвай 13-й номер.
И снова Климчук-старший высвобождал из брюк широкий офицерский ремень, в дверях кухни суфлерским шепотом шептала Климчук-мать, а Климчук-младший говорил: «Папочка, я больше никогда не буду. Никогда-никогда».