Москва — город, который по-настоящему мой. Везде почти я жил. Во всех спальных районах. В центре родился. Переезжал, менялся. Помню все свои маршруты, транспорт, все подъезды, в которых целовался, все квартиры, в которых выпивал. Так что не нужен мне берег турецкий.
Я ушел на телевидение из «Московского комсомольца», где проработал 13 лет. Когда появился в «Московском комсомольце», это была еще отнюдь не такая сверхпопулярная газета, — лимитированный тираж и самый низкий гонорар в России, на уровне районной газеты.
«Московский комсомолец» по жанру относится строго к таблоидной прессе. Но в свое время был выдвинут лозунг (и, кстати, он был мой): «Лучше желтая, чем бесцветная!» Ведь можно быть «желтой» газетой, но — никакой!
«МК», наверное, оказался первым изданием, которое откровенно заявило о себе: «Да, мы бульварная пресса!» Еще не было «Экспресс-газеты» и всех прочих. А вот когда они уже появились, возник вопрос, что, собственно, есть еще в «МК» кроме «желтизны»?! Потому что «Репубблика» — тоже «желтая» газета, но вместе с тем она умудряется быть очень авторитетной. Из «МК», на мой взгляд, эта авторитетность ушла, осталась по преимуществу «желтизна».
Очень жаль. Ведь традиции зрелой оппозиции были очень сильны. Достаточно вспомнить, что когда-то в «МК» работали Мандельштам, Шолохов, Трифонов… При большевиках эта газета была лимитирована, ее в 80-е годы в НИИ разыгрывали в лотерею. А номера со «Звуковой дорожкой» оборачивали в целлофан, она переходила из рук в руки, как вымпел. «Комсомолка» была большой и официальной, а «Комсомолец» — «молодежной», где народ оттягивался и писал что хотел.
Получали за это, естественно, чудовищно мало, строчка стоила 3 копейки. Три человека получали 110 рублей, пять человек — 140, еще человек семь — 60 рублей, остальные работали на гонорарах.
Меня самого в «МК» 20 лет назад пригласил Лева Рущин, тогдашний редактор. На 65 рублей, вести отдел юмора.
Еще работая в газете, поглядел я как-то на одного из своих знаменитых коллег и подумал с ужасом: «Буду таким же старым и буду все так же ходить по этим до колик знакомым коридорам…» И так мне жутко стало, надо было срочно что-то менять. Кроме того, как у всякого журналиста-газетчика, у меня был такой телекомплекс, зависть к тем, кто работает публично.
И тут я получил это странное предложение…
Тогда еще НТВ не было. Тогда был 4-й канал Останкино с генеральным директором Анатолием Григорьевичем Малкиным. У Малкина была мечта сделать свою информационную программу. Ну, как же, у всех есть, а у нас нет. Но творческих возможностей тогда было, конечно, больше, чем финансовых. И Малкин через Диму Диброва, в то время главного режиссера 4-го канала, передал мне предложение сделать программу. Предполагалось, что она будет осуществляться силами «Московского комсомольца». К идее создания «Времечка» реально имели отношение только два человека — Малкин и Дибров.
Я не притворялся, что что-то понимаю в телевидении, знаю терминологию, язык, какие-то узкоспециальные вещи. Но я понимал в другом, в том, чему я учился всю жизнь, идя впотьмах, ошибаясь, набивая себе шишки: как сделать так, чтобы было интересно. Это мое качество соединилось с их умением нажать необходимую кнопку, чтобы все снималось, писалось, монтировалось.
…Когда я решил уйти на телевидение, Гусев, последний редактор «МК», спросил меня:
— Зачем тебе это надо? — И потом сказал одну фразу, которая почему-то запомнилась, хотя остальные уже стерлись: — И вообще, знаешь, пожилой еврей в кадре…
Я понимал, что действительно еврей, действительно пожилой, но как-то все же было обидно.
Когда я все же ушел во «Времечко», причем расстались мы с Гусевым нормально, он мне сказал:
— Я, конечно, не могу лечь поперек порога, чтобы тебя не пустить, но, учти, ты делаешь страшную ошибку!
Только единственное условие, — добавил Гусев, — ты у меня никого не берешь.
И я держался этой договоренности всегда, хотя были случаи, когда люди из «МК» приходили во «Времечко» сами, но они не прижились.
По прошествии времени я понимаю, что почти никто из «МК» не мог бы работать здесь. Ни один человек, прошедший газетную школу, мне не смог бы пригодиться. Все его навыки во «Времечке» только мешали бы.
Я подбирал свою команду по принципу любви. Находил людей, которые ничего не умели, учил их «от» и «до». За это они начинали меня немножко любить. А я их за то, что в них много вложено.
Я ни у кого не крал журналистов, не переманивал, я люблю делать их сам.