Кто теперь у нас заместо волка?.. Я. Из любви к лесу. Без любви жизнь на земле замрет.
В субботу рано утречком пройдешь звериной тропой к водопою, присядешь на задние лапы — сидишь, санитаришь.
Кругом красота: ветерок листочки колышет, водичка в ручеечке журчит, птичка маленькая — фьють-фьють, другая ей — тюить-тюить. Лось выходит — осанка царская, шаг легкий, красавец, но больной.
Бах-тарарах, к ногтю его, чтобы миазмы не распространял.
Птичка — фьють-фьють, мышка — шур-шур. Где будни? Где праздник?.. Не поймешь, все ликует и поет.
Хочешь отдохнуть? Нельзя! Надо санитарить.
Днем выходишь на опушку. Господи, твоя сила! Что же это такое? Жить как хочется хорошо и долго!
Вот шмель золотой летит, вон цветок тебе кланяется. Зайчик из-за куста, как из сказки, прыг-скок, прыг-скок, серенький, умница. Килограмма на три, а то и на все пять. В общем, здоровый заяц, но больной.
Цок его промеж ушей для дезинфекции. Воздух чище стал, настроение у всех приподнятое, свадебное.
Хочешь отдохнуть? Нельзя! Надо санитарить.
Солнце высоко поднялось, в воздухе марево играет, кругом писк, звон, пение, тянется все к теплу, свету, в душе чувства добрые шевелятся.
Стрек-стрек, ж-ж, з-з — стрекоза пролетела; чок-чок, брень-брень — белка скачет; бах-тарарах — справа гром гремит, слева тишь, на небе ни облачка.
Значит, справа водоемы очищают от заразной рыбы. Чу!.. Камыш шумит — болотце рядом. Тук-тук… дятел во вторую смену вышел, тук-тук… труженик, тук-тук… рядом где-то.
Нет, не рядом и не дятел. Это далеко где-то больные деревья на дачу рубят.
Кряк-кряк, дрынь-дрынь, цорк-цорк — живет лес своей потаенной жизнью.
Вечером костерок разведешь, лежишь смотришь на закат, мечтаешь о чем-нибудь нравственном или удивляешься, как в природе все мудро соткано. Зайчик травку ест, ты — зайчика, всем хорошо.
Вдруг — чавк-гавк. Что такое?!. В чем дело?.. Что-то противоестественное, лесничий идет с собакой — враг номер один и номер два. Травят кого-то заместо волка.
Который здоровый, ноги в руки и утек. А который, как я, больной?
Вон шмель золотой летит, вон цветок пахнет, вон я с лосем на опушку выскочил.
Господи! Как жить-то хочется!.. Цап-лап, хрясь — в грязь, брык-дрыг.
За что?!. Чего добились?.. Ну сижу я, а зверь, заразный, полумертвый, в это время резвится, среду заражает.
В лесу хищник должен быть! Зверь-санитар! Кто у вас теперь заместо меня?.. Никого. Лес запустили, реки захламили, дышать нечем!
А вы выпустите меня, я вам за год и флору и фауну девственными сделаю!
Меня беречь нужно, подкармливать. А вы? Мне же плохо здесь. Занесите меня в Красную книгу! Занесите!! Я же совсем могу исчезнуть, навсегда. Я же в неволе не размножаюсь.
Я тут познакомился с одним мужиком, он работает на самом верху, выше крыши. Ну, мне интересно стало, а такой мужик еще, душа нараспашку. Спросил его насчет привилегий.
Он так удивился. Говорит:
— Какие привилегии?
Я говорю:
— Сам не знаю. Болтает народ… Лечат вас, может, повеселев, чем нас?
Он говорит:
— Нас повеселее?! Вот ты, говорит, лег в городскую больницу, ты тоски не знаешь, в любой момент народу вокруг — не то, что умереть, заснуть не дадут. А у нас после обеда в домино сыграть не с кем.
Я спросил:
— Мрут, что ли, до обеда?
Он говорит:
— Не мрут, но с кем играть-то? У каждого отдельная палата. То есть, понимаешь, если тяжело заболел, горшка подать некому. «На фиг, думаю, мне такое лечение». Но все-таки допытываюсь:
— Есть же какие-то преимущества. В очередях не надо стоять, пайки у вас, заказы, дефицит — все на дом.
Он говорит:
— Смеешься, что ли? Зачем ты так смеешься жестоко? Это не преимущество, это — смерть. Жизнь — это движение! Это когда тебя то в кипяток, то в прорубь, то в очередь, то из очереди. Вот ты вышел из дома, извини за выражение, за нижним бельем. Ты предпоследнее постирал, а последнее порвалось. Вышел, выбежал— туда, сюда, вперед, назад — нигде ничего! Это — жизнь, ты весь в движении. И вдруг дают. Кинулся, растолкал всех — первый в очереди — «Да здравствует Советская власть!».
Несут — итальянское… не то тапочки, не то шляпы. Какая тебе разница? У тебя все равно ничего нет, ты — нищий. Это — жизнь! И тут начали продавать. У тебя глаза горят, кровь кипит. Кто-то слева взял сто штук по двойной цене, кто-то справа по тройной, кто-то еще что-то. И ты первый, но перед тобой кончилось. Горе! Слезы! Отчаяние! — «Долой Советскую власть! В гробу такие перемены!».