Тогда она чрезвычайно удивилась. И спросила, зачем же он, собственно, целый вечер морочил ей голову.
Клюкин начал объяснять, что голову он не морочил, что просто увидел плачущую девушку и хотел ей помочь, как человек человеку. Но дальше слушать Таня не стала.
— Ты… ты… просто обманщик и подлец! — крикнула она дрожащим от слез голосом.
И влепила Клюкину звонкую пощечину.
1979
— Понравились мне твои фокусы. Тюрин! — сказал после вечера самодеятельности заведующий лабораторией Василий Петрович. — Очень понравились! И всем нашим сотрудникам тоже.
— Стараемся, Василий Петрович, — скромно расцвел лаборант Тюрин.
— Хорошо стараешься. Здорово у тебя выходит: и платочки эти — откуда ты их только вытаскиваешь! — и шампанское с пузыречками даже — а бутылка-то пустая! — и главное, курица эта рыжая — черт ее знает, где она у тебя в шляпе сидела!
— Ловкость рук и никакого мошенства, — довольно улыбнулся Тюрин.
— Не понял…
— Ну это так про фокусников говорят: ловкость рук и никакого мошенства. Грамотнее надо бы сказать — никакого «мошенничества», но «мошенства» — вроде как-то складнее получается.
— A-а… Ну не в словах дело. Главное, что все по-честному: шампанское — так шампанское, курица — так уж не петух. Удивительное все-таки дело, где же она в этой шляпе помещалась!
— А она не в шляпе. Там под шляпой в столе потайной ящичек. В шляпе бы ей не поместиться, это понятно.
Василий Петрович задумался. Потом сказал:
— Мне-то, конечно, понятно. А другим товарищам?
— Что… другим? — удивился Тюрин.
— Другим может быть непонятно. Товарищи считают, что курица — в шляпе, а она — в ящике. Нехорошо. Получается это самое мошенство, которое мошенничество.
— Что вы, это же просто ловкость рук…
— При чем тут ловкость? — перебил Василий Петрович. — Это, знаешь, Тюрин, совсем другим попахивает. Я полагаю: если курица — в ящике, надо так и сказать — в ящике.
Теперь задумался Тюрин.
— Что-то я ничего не понимаю.
— Вижу, что не понимаешь. Тюрин. Вижу.
— Нет, но как же получается… Значит, надо рассказать, что и платочки я не из уха достаю, а из-за шиворота?
— Если оттуда — надо!
— И что шампанское льется, потому что бутылка с двойным дном?
— Иди ты! — изумился Василий Петрович. — Правда?
— Правда.
— Обязательно расскажи. И покажи.
— Тогда, может, и рассказать, что это вовсе не шампанское, а лимонад?
— Ну? — посуровел Василий Петрович. — Огорчил ты меня, Тюрин, просто по-человечески огорчил! И думаю, коллективу это тоже не понравится.
Тюрин рванул на груди лаборантский халат.
— Но ведь это же фокусы! Понимаете, фо-ку-сы!
— Вижу, что фокусы. Понимаю. И скажу откровенно: не нравятся мне твои фокусы, Тюрин!
— Василий Петрович, — взмолился Тюрин, — но нельзя же раскрывать профессиональные секреты.
— Секреты? — прищурился Василий Петрович. — Интересно… А что было бы с нашей лабораторией, если бы я не передавал вам все свои знания, опыт, можно сказать, сокровенные тайны науки? Что было бы, а?
— Плохо было бы! — горячо заверил Тюрин. — Просто-таки ужасно!
— Согласен, — несколько оттаял Василий Петрович. — А теперь возьмем наших товарищей. Кто тебе — молодому, необученному — помогал в работе на первых порах? Ияблов, Кавтарадзе, Самарский… Про Лучинкина я уже не говорю!
— Да, я им очень благодарен.
— Хороша благодарность! Что ж они теперь скажут — Чяблов, Кавтарадзе, Самарский, про Лучинкина я уже не говорю! — если узнают, что у тебя от них секреты?
— Это не от них! — ударил себя в грудь Тюрин. — Это секреты иллюзии. Чтоб интересней было.
Василий Петрович похлопал ладонью по столу, давая понять, что разговор затянулся.
— В общем, так, Тюрин. Иллюзия — иллюзией, а люди — людьми. И людям как раз интересно без всяких иллюзий, чтобы ясно, понятно и общедоступно. Так что делай выводы, Тюрин.
Тюрин попытался было еще что-то сказать, но Василий Петрович остановил его новым хлопком ладони по столу.
— Нет, я тебе, Тюрин, ничего не навязываю. Я тебе просто излагаю. А ты себе просто делай выводы.