* * *
«Нет бога, кроме аллаха!»
Тогда зачем так настаивать?
* * *
В газете — мерзость, в телевизоре — мерзость. За окном — мерзость и слякоть.
Ну и что, по-вашему, должно быть в душе?
* * *
Мудрость: «Не каждый коммунист — тупой, не каждый скрипач — еврей, не каждый балетный — голубой».
Верно и обратное.
* * *
«Вот что делает с нами непосильный труд!» — сказала обезьяна, глядя на человека.
* * *
Приплыли, ребята. При слове «споры» думаешь не о поисках истины, а о бациллах сибирской язвы.
* * *
Вернулся домой через двое суток, сунулся к зеркалу — отражение еще там.
* * *
Но если Платон мне друг, неужто истина дороже?
* * *
Начал писать про пьяного в троллейбусе в двадцать пять, в пятьдесят поставил точку и пошел делать кардиограмму.
На что ухлопал?
* * *
«Драма — литературный род, принадлежащий театру и литературе.»
Драма — это сюжет. А сюжет — это конфликт.
При этом драма — не трагедия.
Трагедия — когда безысходность. Он любит ее. Но узнает, что она была с другим. И убивает ее. Потом убивает другого. Потом убивает себя. Потом открывается, что его подло надули. Но все уже непоправимо — финальный монолог, занавес, овация.
Из трагедии выхода нет — только в гардероб.
Драма оставляет выход.
Он приехал, потом увидел ее, потом свадьба.
Это сюжет.
Он приехал, увидел, но у нее муж.
Это конфликт.
Он приехал, увидел ее, потом увидел мужа, плюнул и уехал.
Это выход.
Драма — это драматургия. Следовательно, драматурги.
Эсхил. Еврипид. Шекспир. Лопе де Вега и несколько наших девушек с подлинным отсутствием стыда.
Не люблю малые сцены.
Не убеждают триумфы на двадцать персон, пятнадцать из которых — газетные критикессы обоего пола. Все против массовой культуры, все за идеалы, родники и — до чесотки! — за духовность.
Но уровень, потрясенный сам собой в чулане с партером из двух стульев?
Тайфун в пробирке.
Многим экспертам милы эти чуланы, и волнует запах серы. Возможно даже из пробирок вытечет страшная польза для великого будущего — ради бога, нюхайте… Одна просьба: не называть эту подпольную алхимию театром. Так перед входом в свою лабораторию и напишите:
«Тихо! Идет опыт. Вход только для персонала».
«Истоки театра в древних игрищах и обрядах».
Да, да, зрелище. Да, да, да. Игра. Да.
И поднимите с пола эту критикессу и дайте ей нашатыря.
О том-то и речь, что играли они. Урожай, там, охота. Один прыгал куропаткой, другой носился вокруг, потрясая копьем. А то изгнание духов. Факелы, дым, заклинания, завывания. Оттуда все и идет. По форме — игра.
По сути — утешение от Господа, давшего человеку всего одну жизнь.
Театр — единственное средство, позволяющее смертному проживать, не только душой, но и телом, маленькие кусочки не своих жизней. Назовите эти кусочки ролями. (Играют, конечно, еще шпионы — но там меньше зрителей и осуждаются крики «Браво!»)
Точно — весь мир.
Театры кукол, теней, зверей.
Театр военных действий, переходящий в анатомический.
Но театр — это часть культуры.
Но когда вы на льдине, которая тает…
* * *
— Есть ли на свете одно слово, руководствуясь которым, человек мог бы прожить всю жизнь? — спросили Конфуция.
— Есть, — сказал тот. — Снисходительность.
И объял необъятное.
Анкета «МН» в канун 2000 года: Чего, мол, ждете от нового века? Вопросы дико умные, про ответы не говорю.
О ПРИРОДЕ БУДУЩИХ СТРАХОВ
Страх — в человеке, а человек не меняется. Эволюция неочевидна.
Останутся старые страхи.
Страх за тех, кого любишь.
Страх не любить — то есть страх одиночества. Страх бессилия. Но не в том смысле. В том — тоже, но тут враг будет разбит.
Хотя ужас перед медициной укрепится.
Природа страхов не изменяется — конкретика дополнится.
Новый вирус, жуткий выброс, в каждом подъезде пришельцы, в каждой подворотне — клонируют. Страх перед властью — как местный колорит. Страх неизвестности. То есть смерти.
Но, поскольку они там придумают вечное бессмертие, им будет еще страшней, чем нам.
О ВЛИЯНИИ НАУЧНЫХ ОТКРЫТИЙ НА ВЕРУЮЩИХ И НЕВЕРУЮЩИХ