Я промчался по второму этажу — все комнаты были пусты, если не считать окурков. Я бросился обратно, скатился вниз по лестнице и пронесся по главной улице. И увидел, как за поворотом скрывается последний автобус — они называли его камер-вагон, — там возили ту самую черную штуку со стеклянным глазом.
И я заплакал — второй раз за эти сутки. Я брел по улице, не замечая, что начался дождь.
Я снова поднялся по лестнице на второй этаж, и на этот раз увидел холодильник — его вынесли обратно в коридор. Я ткнул мордой в щель — дверца открылась. В холодильнике было пусто — только на нижней полке лежал маленький кусочек колбасы. Я понял, что это они оставили мне.
Я не стал есть. Я опять спустился вниз и сел на крыльце. Ко мне подлетел захлебывающийся лаем Тузик. Я только глянул на него — он поджал хвост и попятился. Видно, взгляд мой был страшен.
Потом, когда дождь почти кончился, меня увидела полковничиха. Она взяла меня, мокрого и дрожащего, на руки и отнесла к себе. Когда пришел полковник, она сказала, что если он станет выгонять меня, то она уйдет со мной. И полковник замолк, и я понял, что из них двоих полковник теперь она. А потом я убежал во двор и встретил Рыжего, он понял, что я не в себе, и угостил валерьянкой, которую раздобыл где-то.
— Со свиданьицем, — сказал я ему, выпил валерьянку, но не развеселился.
А потом наступил вечер, стало темно. Я подошел к общежитию, где теперь не горели окна и было отвратительно тихо.
Я поднял морду к небу. Первый раз в жизни я пожалел, что я не собака — сейчас бы я завыл. Я долго сидел неподвижно и смотрел в темное небо. Я сидел и смотрел. Я сидел до тех пор, пока в меня не вошло чувство знания и решимости.
И тогда я встал и пошел не оглядываясь.
Было темно, но я-то, слава богу, видел, как днем. Мои глаза были сухими. Я бы никогда не мог объяснить этого, но я знал, что не собьюсь с дороги…
* * *
В большом и шумном городе перед входом в известную киностудию сидел невероятно грязный, тощий и ободранный копь Он сидел с утра до вечера уже несколько дней и смотрел на входящих и выходящих своими пронзительными зелеными глазами.
Внезапно, заметив кого-то, он замер, затем стремглав кинулся вперед и молниеносным прыжком настиг входившую в дверь студии молодую, но уже популярную артистку. Артистка испуганно завизжала.
Оказавшийся рядом дородный мужчина галантно отшвырнул кота прочь.
— Совсем ополоумели коты паскудные, — заглядывая а глаза артистке, сказал он.
— Я так испугалась! о казала с чарующей улыбкой артистка. — Вообще я люблю кошек. У нас на съемках чудный кот жил. Капа. Красавец!
И они прошли через турникет.
Услышав такие слова, кот отряхнулся и сказал что-то, глядя вслед ушедшим.
Но слова эти прозвучали для оказавшихся рядом обычным мяуканьем.
1986
IV. Люди с понятием
Игорь ИРТЕНЬЕВ
Несмотря на то что Михаил Мишин старше меня менее чем на два месяца, его писательский стаж не в пример больше. Мои робкие литературные усы едва пробивались в то время, как респектабельная литературная борода моего сверстника уже вовсю выглядывала из-под обложки журнала «Аврора», вольготно прохаживалась по гостиной легендарного «Клуба 12 стульев», регулярно украшала собой выпуски сверхпопулярной в те годы передачи «Вокруг смеха»…
Время, надо сказать, было странное. Вроде бы полный застой, пруд, подернутый ряской, которую ничто уже не в силах разогнать. Однако то в одном, то в другом уголке этого пруда со дна вдруг начинали подниматься пузыри, затевалось какое-то бурление, а там, глядишь, и пошел лягушачий концерт. Пока рыбнадзор догребет, он здесь уже закончился, а на другом конце начался новый.
Молодой, красивый, яркий, Михаил Мишин был в то время одной из самых заметных литературных фигур в нашем легкомысленном жанре…
Одинаково свободно владея самой различной формой — сатирическим монологом, рассказом, фельетоном, в последнее время он все больше тяготеет к крупной — драматургии, сценариям. Что ж, дело конечно, почтенное, дай-то Бог. Но мне лично не хватает коротких, наполненных блестящими ( парадоксами и его, мишинской, языковой стихией рассказов.