— Взял, — сказал Брикетов. — В сумке.
Супонин поднял голову и поглядел на металлическую полку над окном, где стояла сумка. Из сумки торчал край деревянной шахматной доски. Потом он опустил голову и откусил от мороженого.
Некоторое время оба смотрели в окно.
— И все-таки я его не одобряю, — вздохнул Брикетов. — Не одобряю.
— Кого? — спросил Супонин.
— Фишера, — пояснил Брикетов. — Совсем уже зарвался Бобби.
— А-а, — сказал Супонин. — Бобби-то, точно, зарвался. Он, я слыхал, за каждую партию миллион требует. Это если белыми играть, а если черными, то еще больше. Десять партий сыграть — вот и десять миллионов. И всё в валюте..
— Это само собой, — сказал Брикетов, комкая бумажку от эскимо и пряча ее под сиденье. — Но не в этом дело. Он, Коля, в дебютной теории отстал, потому что не следит за новинками, вот он до чего зазнался.
— Не может быть, чтобы в дебютной, — сказал Супонин с сомнением. — Неужели до этого дошло?
— Ты что ж, мне не веришь? — спросил Брикетов. — Ведь ты пойми, Коля, ведь дебют — это ж самое начало. А уж как начал, так и кончил.
— Это точно, — сказал Супонин, выбрасывая свою бумажку в окно. — Кончил дело — гуляй смело.
— А знаешь ты, сколько на свете всевозможных дебютов? — спросил Брикетов. — Их тыщи. Всяких там испанских гамбитов.
— Я королевский гамбит знаю, — сказал Супонин. — Пешкой от королевы.
— Королевы нету, — сказал Брикетов. — Королева— это ферзь. А тура — это ладья.
— Ну да, — согласился Супонин. — Ладья — это тура, а офицер — это слон.
— Ну что, — спросил Брикетов, — сыграем?
— Доставай, — сказал Супонин. — А то не успеем оглянуться — приедем.
Брикетов снял с полки сумку и достал шахматную доску.
— Прямо на коленях? — спросил он, раскрывая доску-коробку.
— А где же? — сказал Супонин, глядя на действия Брикетова.
— Жаль, третьего нет, — сказал Брикетов.
— Будний день, — сказал Супонин, оглядывая почти пустой вагон.
— Пики — козыри! — объявил Брикетов, закончив сдавать. — Я хожу, у меня шестерка.
— Ходи! — сказал Супонин, разворачивая карты веером. — Это тебе не «е-два е-три»!
На черно-белую доску шлепнулась первая карта. Электричка подъезжала к первой остановке.
197?
— Дела! — сказал Супонин, складывая газету. — Де-ла-а! Слышь, физики новую частицу нашли!
— Иди ты! — обрадовался Брикетов.
— Вот если хочешь знать, кого я по-настоящему уважаю, — сказал Супонин, — так это я тебе скажу кого.
— Мясников? — предположил Брикетов.
— Это-то да, — сказал Супонин. — Это само собой. А помимо мясников я еще уважаю научных деятелей, в том числе и ученых. Математиков там, химиков, физиков…
— Физика — это да! — сказал Брикетов. — Физика — это… — он поискал слова, — царица полей!
— Царица полей — это пехота, — возразил Супонин. — И еще кукуруза. А физика — это царица наук. Я это прочитал в журнале «Наука и жизнь».
— Правильно написано, — определил Брикетов. — Я тебе больше скажу: я об этом сам думал. И выходит, что все великие люди были физиками. Ломоносов — раз, Архимед — два, и потом этот, ну как его? Альфред, что ли?
— Альберт Эйнштейн, — важно сказал Супонин.
— Во-во! — сказал Брикетов. — Только что он изобрел, я забыл.
— Он то изобрел, что все относительно, — сказал Супонин.
— Постой, — сказал Брикетов. — Разве это он, а не Циолковский?
— Ты все спутал, — сказал Супонин. — Циолковский — он не по этому делу. Он все открыл насчет космоса. Он, если хочешь знать, самый был великий гений, хотя и глухой. Я про него кино смотрел. Так он там только через трубку слышать мог.
— Ну и что? — сказал Брикетов. — Это ничего не значит. Вот у тещи моей бывшей…
— Погоди, — сказал Супонин. — Я тебе еще про этого хотел досказать, про Альберта. «Все, — говорит, — относительно». Взять хоть тебя. Ты мужик здоровый. А из чего состоишь?
— Из чего? — Брикетов пожал плечами. — Из мяса. Из костей и мускулатуры.
— Вот, — сказал Супонин. — А мясо из чего?
— Из жил, — сказал Брикетов.
— Из атомов! — с торжеством сказал Супонин. — А атомы относительно тебя — фигня. Их и в микроскоп не витать.
— Колоссально, — сказал Брикетов. — А вот атомы из чего?
— Из частиц, — сказал Супонин, подумав. — Из частиц и материи.
— А материя? — не отставал Брикетов.
— Неизвестно, — сказал Супонин. — Про это ничего не написано. Может, сами не знают.
— А может, и знают, — сказал Брикетов, — да это государственная тайна.